— Дурачок, — тихо ответила ему княгиня. — Просто ты безумно любишь меня. А я безумно люблю тебя. Вот и все.

Она обвила шею супруга руками, прижалась губами к его губам.

Невольно пришлось генералу обхватить ее покрепче, потому что тело Екатерины Павловны, гибкое, тонкое, почти восковое, тесно прильнуло к нему, и через фрак, расстегнутый спереди, через жилет и пикейные панталоны он уже ощущал все его восхитительные изгибы. Но все-таки это была не сама Екатерина Павловна в волшебном своем естестве, а только ее одежда: белье из батиста, поверх него — длинное зеленоватое платье с темно-зеленым муаровым пояском, согласно моде повязанным высоко под грудью.

Так они и стояли, обнимая друг друга, пока не раздался голос горничной — француженки Надин Дамьен, женщины многоопытной, никогда и ничем не смущающейся.

— Madame, — сказала она. — Votre bain est prepare.

— L’ eau est chaude?

— Oui, madame. Tres chaude.

— A mon grand regret mon cher mari maintenant me rend rarement visite, — сочла нужным сообщить служанке княгиня. — Mais cela n’est rien! Le bain est necessaire pour mon mari aussi. En ce moment.

— Vraiment? — горничная с интересом посмотрела на Багратиона. — Je vous ecoute, madame.

Как новобрачным, Надин постелила им совершенно новое белье, загодя купленное в дорогом магазине Соломона Вольфсона на центральной площади Вены возле собора Святого Стефана. Накрахмаленные простыни похрустывали, точно льдинки на первом морозе. Толстое одеяло, упрятанное в полотняный чехол, походило на полярного медведя, белого, неповоротливого, огромного.

Екатерина Павловна ждала мужа, надев ночную сорочку с валансьенскими кружевами на воротнике, рукавах и подоле. Он пришел из ванной комнаты, и вскоре стало ясно, что сорочка им только мешает. Стянув ее через голову, нагая княгиня упала на подушки рядом с князем и сказала:

— Ну теперь признавайся, милый. Давно ли ты лежал рядом с обнаженной женщиной?

Жаркое ее дыхание касалось его щеки, глаза смотрели пристально, солгать было положительно невозможно.

— Давно, — сказал генерал чуть охрипшим голосом.

Белая кожа жены, сразившая Багратиона еще в первую их брачную ночь, всегда вызвала у него бешеное желание. Но тогда он умерял свои чувства потому, что боялся причинить ей боль, напугать и тем отвратить от супружеской жизни.

Юная графиня Скавронская и впрямь ужасно стеснялась мужа. Однако ее скромность и неопытность он ценил гораздо выше золота и серебра, обещанного в приданое за ней. Тонкая, не слишком рослая, но абсолютно правильно сложенная девичья фигурка, лишенная развитых женских форм, хранила в себе некую тайну и обещала терпеливому супругу неземные наслаждения в будущем.

Долго же пришлось ему ждать! За пять лет, прошедших со дня их разлуки, он почти перестал надеяться увидеть ее в постели снова. Но Господь Бог услышал его смиренные мольбы, и сейчас в объятиях Багратиона лежала чувственная, уверенная в силе своих чар очень красивая женщина. Ее бедра, чуть полноватые, покорно раздвинулись ему навстречу. Живот, округлый и мягкий, выступал над треугольником черных волос. Как белоснежные холмики, словно бы наметенные январской метелью, широкие у основания и сужающиеся к вершинам, упирались в его ладони прелестные груди, и соски на них твердели. Он нежно коснулся их губами. Вдруг тонкая, мутноватая капелька без вкуса и запаха отделилась от коричневатого бугорка и растаяла у него в углу рта.