А вот в «Конармии»:

«На огненном англоарабе подскакал к крыльцу Дьяков, бывший цирковой атлет, а ныне начальник конского запаса — краснокожий, седоусый, в черном плаще и с серебряными лампасами вдоль красных шаровар…

— Вон, товарищ начальник, — завопил мужик, хлопая себя по штанам, — вон чего ваш брат дает нашему брату… Видал, чего дают? Хозяйствуй на ей…

— А за этого коня, — раздельно и веско начал тогда Дьяков, — за этого коня, почтенный друг, ты в полном своем праве получить в конском запасе пятнадцать тысяч рублей, а ежели этот конь был бы повеселее, то в ефтим случае ты получил бы, желанный друг, в конском запасе двадцать тысяч рублей. Но, однако, что конь упал — это не хвакт. Ежели конь упал и подымается, то это — конь; ежели он, обратно сказать, не подымается, тогда это не конь…»

И это всего лишь один эпизод из множества. Такова отличительная черта замечательного писателя: взять реальную историю, конкретный факт, фигуру конкретного человека — и превратить в образ, метафору, блистательную поэму в прозе. Вот запись в дневнике:

«…Рынок. Маленький еврей-философ. Невообразимая лавка — Диккенс, метлы и золотые туфли. Его философия — все говорят, что они воюют за правду, и все грабят. Если бы хоть какое-нибудь правительство было доброе. Замечательные слова, бороденка, разговариваем, чай и три пирожка с яблоками…»

Ценители и знатоки Бабеля мгновенно узнают в этом коротком наброске один из лучших рассказов «Конармии» — «Гедали»:

«Лавка Гедали спряталась в наглухо закрытых торговых рядах. Диккенс, где была в тот вечер твоя тень? Ты увидел бы в этой лавке древностей золоченые туфли и корабельные канаты, старинный компас и чучело орла, охотничий винчестер с выгравированной датой „1810“ и сломанную кастрюлю.

Старый Гедали расхаживает вокруг своих сокровищ в розовой пустоте вечера — маленький хозяин в дымчатых очках и в зеленом сюртуке до полу. Он потирает белые ручки, он щиплет сивую бороденку и, склонив голову, слушает невидимые голоса, слетевшиеся к нему…»

«— Но поляк стрелял, мой ласковый пан, потому что он — контрреволюция. Вы стреляете потому, что вы — революция. А революция — это же удовольствие. И удовольствие не любит в доме сирот. Хорошие дела делает хороший человек. Революция — это хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают. Значит, революцию делают злые люди. Но поляки тоже злые люди. Кто же скажет Гедали, где революция и где контрреволюция?»

В Конармии Исаак Бабель служил под именем Кирилла Лютова (так же зовут рассказчика в «Конармии»), И точно так же, как двоится фигура автора (попробуй угадай, кто тот «я», с которым сейчас имеешь дело, Лютов или Бабель), двоится и само произведение. И так во всем — во всех рассказах, не только в «Конармии». Бабель смотрел на действительность сквозь магический кристалл своего таланта и создавал шедевры. Кому-то нравилось то, что в итоге появлялось на свет, у кого-то вызывало возмущение. Можно вспомнить разгромную статью С. М. Буденного в связи с вышедшей «Конармией», в которой герой гражданской войны (и один из героев «Конармии») возмущался тем, как показал Бабель его самого и его верных товарищей-бойцов. М. Горький тогда выступил в защиту писателя (в статье «Как я учился писать»):

«Товарищ Буденный охаял Конармию Бабеля, — мне кажется, что это сделано напрасно: сам товарищ Буденный любит извне украшать не только своих бойцов, но и лошадей. Бабель украсил бойцов его изнутри и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев».