В то же время настоящего Видока, возможно, позабавил бы его портрет, данный в рассказах Доле. А возможно, и возмутил бы. Ибо реальный Видок в этих рассказах явно проигрывает и в интеллекте, и в логических способностях вымышленному Дюпену. Если учесть, что Видок может считаться прототипом Дюпена, ситуация довольно забавная.

Парадокс: персонаж современной массовой литературы по имени Эжен Франсуа Видок меньше похож на реального Видока (даже пушкинский Видок Фиглярин ближе к французскому прототипу!), чем его отражения, преломленные талантами Эдгара По, Артура Конан Дойла или Эмиля Габорио и носящие совсем другие имена.

Среди этих имен порой встречаются и совершенно неожиданные. Но их носители похожи на легендарного сыщика, как внуки бывают похожими на дедов. Даже больше похожими, чем на родителей. Тем более что и занимаются они все тем же — расследованием преступлений. С артистизмом и изобретательностью, свойственными оригиналу.

Дело гражданина Корейко, или Следствие ведет знаток

1. Наследство сэра Артура

«— …Трудно представить себе человека, который, живя в наше время, до такой степени ненавидит Наполеона Первого, что истребляет каждое его изображение, какое попадется на глаза. <…> Впрочем, если человек этот совершает кражу со взломом и если те изображения Наполеона, которые он истребляет, принадлежат не ему, а другим, он из рук доктора попадает опять-таки к нам».

Эти слова полицейский инспектор Лестрейд произносит в начале одного из самых изящных рассказов А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе — «Шесть Наполеонов». Сокровища запрятаны в некий предмет, представляющий собой точную копию еще нескольких, — этот сюжетный ход представляется чрезвычайно выигрышным; неудивительно, что им воспользовались авторы одного из самых популярных (и экранизируемых) романов советской литературы — «Двенадцати стульев». Вокруг истории написания замечательной книги создалось множество легенд. Согласно самой распространенной версии, идею книги Илье Ильфу и Евгению Петрову подсказал Валентин Катаев, старший брат Петрова. Он и сам написал об этом в романе «Алмазный мой венец», нисколько не скрывая и того, что позаимствовал сюжетный ход в рассказе Конан Дойла:

«…Мое воображение кипело, и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура. Сюжет не бог весть какой, так как в литературе уже имелось „Шесть Наполеонов“ Конан-Дойля…»

Конечно, есть разница: если в «Наполеонах» Холмс (и читатель вместе с ним) пытается понять, кто воспылал такой ненавистью к покойному императору, что разбивает его гипсовые бюсты везде, где находит, — то читатель романа Ильфа и Петрова изначально знает: стулья Гамбса «ненавидит» и потрошит сладкая парочка авантюристов. Финалом эпопеи становится убийство Остапа Бендера Ипполитом Матвеевичем Воробьяниновым.

Илья Ильф и Евгений Петров превратили этот сюжет в многоплановое, блистательное и бессмертное произведение. Посвятили они его Валентину Петровичу Катаеву, а не сэру Артуру Конан Дойлу. Удивительно, кстати говоря: ведь не только сюжет, но и кровавая развязка веселой истории пришла в книгу из «Шести Наполеонов». Правда, сами авторы объясняли финал иначе:

«Сначала мы отвечали подробно, вдавались в детали, рассказывали даже о крупной ссоре, возникшей по следующему поводу: убить ли героя романа „12 стульев“ Остапа Бендера или оставить в живых? Не забывали упомянуть о том, что участь героя решилась жребием.