Дрожа от ярости, Кончини подчинился; он взял два чистых листа, подписанных самой королевой.

— Садитесь за этот стол и пишите приказ о немедленном освобождении герцога Ангулемского. Проставьте сегодняшнее число.

Кончини, пылая от гнева, написал требуемые строки и протянул бумагу Фаусте. Взор его, словно кинжал, вонзился в страшного противника.

Не выказав ни малейшего волнения, Фауста внимательно прочла приказ, одобрительно кивнула головой, а затем мягко, но решительно произнесла:

— А теперь пишите приказ о заключении в Бастилию и содержании там под стражей герцога Ангулемского.

Рука с пером застыла в воздухе. Кончини недоумевающе смотрел на Фаусту. Не смея ослушаться, он все же пробормотал:

— Ничего не понимаю…

— Зато я понимаю, а этого вполне достаточно, — улыбнулась Фауста. — Пишите, Кончини, пишите. Только не проставляйте дату.

Кончини беспрекословно заполнил второй лист и отдал его Фаусте. Она так же внимательно прочла его, свернула обе бумаги и, спрягав их на груди, встала с кресла.

— Я знала, что мы договоримся, — с улыбкой сказала Фауста. — Жаль только, что вы заставили меня прибегнуть к угрозам. Впрочем, это уже не имеет значения: вы исполнили мою просьбу, и я вам за это весьма признательна.

Понимая, что надо как-то подбодрить Кончини, она, придав своему лицу обольстительнейшее выражение, добавила:

— Кончини, постарайтесь понять, что я вам не враг. Я уже не раз доказывала это, храня вашу тайну, давно уже переставшую быть таковой для меня. Скоро я вам это докажу и уверена, что вы простите мне мои маленькие слабости. Ибо я вижу, что вы затаили на меня обиду за ваше сегодняшнее поражение. Впрочем, обида пройдет, а вы, я надеюсь, в недалеком будущем поймете, что Фауста вам друг, на которого вы вполне можете положиться. И если уж мы коснулись в разговоре вашей тайны, то, смею вас заверить, я буду молчать о ней, как молчу уже много лет.

Кончини понял, что ему ничего не остается, как удовлетвориться ее заверениями. Он снова поклонился, однако на этот раз без прежнего изящества.

Фауста сделала вид, будто не замечает его дурного настроения, и нежно произнесла:

— Передайте мои наилучшие пожелания Леоноре. А теперь, Кончини, сделайте милость, дайте мне руку и проводите к портшезу.

Скрепя сердце Кончини подчинился. Признав свое поражение, он даже сумел сделать вид, что ничего не случилось. Итальянцы — превосходные актеры, а Кончини был итальянцем, и Господь не обделил его талантом. Впрочем, Фауста и здесь оказалась на голову выше его, она не только великолепно играла свою роль, но еще и успевала подавать реплики партнеру. Таким образом, когда они вместе появились во внутреннем дворике, где Фаусту ждал д'Альбаран со своими людьми, только самый дотошный наблюдатель смог бы сказать, что Кончини и его посетительница вовсе не являются наилучшими друзьями.

XXIII

ПАРДАЛЬЯН ПРОДОЛЖАЕТ СЛЕДИТЬ ЗА ФАУСТОЙ

Стокко, которому, как и Кончини, сурово пригрозили разоблачением грехов его молодости, провел Пардальяна в соседнюю с кабинетом фаворита комнату. Предосторожности, принятые Кончини, соответствовали желаниям Фаусты и состояли в том, что все помещения вокруг кабинета были пусты. Несомненно, Стокко был прекрасно обо всем осведомлен, ибо сей факт упрощал его весьма опасную задачу.

Таким образом Пардальян незримо присутствовал при столь заинтересовавшей его беседе, из которой он не пропустил ни слова. Он вышел следом за Фаустой. Увидев Пардальяна во дворе особняка, Стокко вздохнул свободно. Шевалье решил поблагодарить его.

— Послушай, — обратился он к итальянцу, — ты оказал мне немалую услугу. Я хочу вознаградить тебя, и мне кажется, что ты непременно оценишь эту награду: даю тебе слово — а ты знаешь, что я никогда не нарушаю его, — что даже ради спасения собственной жизни не расскажу ни одной живой душе о твоих былых похождениях.