— Дальше будет еще хуже, — продолжал Нурей. — Я почти уверен, что все это началось задолго до нашего приезда, но, вероятно, не было так ярко выражено. А потом понаехали постояльцы, они нарушили покой Ролана, и в нем стала копиться ненависть. Уверен, впереди нас ждет нечто ужасное, и я хочу быть рядом. Это невероятно увлекательно!

Ненависть? У этого одинокого старика, который был так добр со мной? Что за глупости!

— Я не сомневаюсь, что…

Нурей не дал мне договорить.

— Впрочем, скоро все прояснится. Мсье Рауль только что, после длинного предисловия, сообщил мне, что был вынужден уволить кастеляншу, официанта и даже беднягу Мишеля: платить им нечем. Кажется, он очень расстроен. Через месяц начинается туристский сезон, а он не может выпутаться из своих трудностей. Я пробуду здесь еще несколько дней, затем подыщу другую гостиницу; надеюсь, за это время тут что-то произойдет.

Мы долго еще гуляли по великолепному пляжу, который тянется далеко — далеко, в голубую бесконечность. Остальное я расскажу тебе после ужина. У меня уже рука устала, а мне еще писать и писать. Сейчас меня ждет совсем непривлекательный ужин: холодные закуски и холодные же блюда на второе. Причем мы перешли на самообслуживание. В общем, полный упадок.

До скорого!»

6

«Привет! Это снова я!

Ужин, вопреки ожиданиям, оказался отменным. Мидии, креветки, крабы, и все это прекрасного качества. Плюс великолепное мясо! Особенно баранина. Не подумай, что я тебя просто дразню: все это очень важно… Затем мы все собрались в гостиной: Рауль, кузен Дюрбан, папа и я. Рауль пил кофе; бедняга, он выглядел ужасно. Дюрбан заказал анисовку, а мы с папой — чай с вербеной. Все было спокойно.

— Напрасно я тебя побеспокоил, — сказал Рауль папе.

— Мне очень жаль, — ответил папа. — Что ты собираешься делать?

— Сам еще не знаю. Может, сдам часть Бюжея под летний лагерь. У меня были об этом переговоры с заводским комитетом одной фабрики в Лионе. Это позволит мне немного выиграть время.

Именно в этот момент раздался крик:

— Пожар!..

В гостиную вбежал взволнованный Симон.

— Скорее! Горит комната номер четырнадцать.

Видел бы ты, как все помчались! Комната номер четырнадцать была четвертой справа на втором этаже. Мы взбежали на лестницу; впереди всех, конечно, был Симон. На бегу он крикнул через плечо:

— У меня есть универсальный ключ!

Мы мчались за ним гурьбой, как Куриации за юным Горацием, — вы ведь проходили это в коллеже? Когда мы его догнали, он уже сражался с дверным замком. За ним стоял папа; из соображений субординации я не стал соваться вперед. Затем, тяжело дыша, подбежал Дюрбан и, наконец, Рауль, который где-то по дороге прихватил огнетушитель. Из-под двери полз густой дым. Ужасно пахло паленым.

Симон наконец открыл дверь, и дым ударил в лицо. Мы задыхались, кашляли, глаза у нас слезились, но мы все же кое-что увидели. Не пламя, нет, — всего лишь разбегающиеся по ковру и креслам искры и кое-где голубые вспышки огня.

— Выходите отсюда, скорее! — крикнул Рауль.

Он начал поливать из огнетушителя места, где вспыхивали голубые огоньки, и клубы дыма заполнили всю комнату.

В одном из просветов я заметил Симона — он сдернул с окна занавеску, развернул ее и накинул на кресло. А Дюрбан в это время топтал ногами тлеющий ковер. Я вынужден был отступить в коридор. Наконец, битва с огнем закончилась, и кто-то открыл окно.