Проводником мы взяли пожилого бедуина, по имени Азиз, одного из наших рабочих. Он объездил всю пустыню на сотни километров вокруг и знал здесь каждый камешек.

Мы ехали уже третий час, а горы все отступали, оставались такими же далекими и размытыми. Кто знает: может быть, именно там, в горах, и спрятана настоящая гробница Хирена? Он, наверное, отлично знал свои родные края и выбрал для нее местечко поукромнее.

Намечая маршрут похода, я надеялся все-таки напасть на какие-нибудь признаки этой гробницы. Древняя караванная тропа, заброшенные каменоломни, развалины колодца — все могло подсказать к ней дорогу. Просто разведать еще неизвестные древние памятники — и то уже было бы ценно. Но в глубине души я надеялся на большее…

Солнце поднималось все выше, и удовольствие от быстрой езды постепенно испарялось. Лицо жег раскаленный ветер и больно кололи тысячи мельчайших песчинок. Голова будто налилась свинцом и начинала гудеть, словно телеграфный столб в открытом поле.

Первую остановку мы сделали возле небольшой скалы, одиноко торчавшей среди песков. Такие скалы, растрескавшиеся под солнечными лучами и покрытые бесчисленными рябинками от ударов песчинок, переносимых ветром, называют останцами. Далеко приметные, они с древнейших времен служили в пустыне маяками, и обычно все проходившие мимо караваны оставляли на них какой-нибудь памятный значок.

Нам повезло. На первом же останце удалось разглядеть иероглифы, выбитые чуть выше человеческого роста. Разобрать их было не так-то легко, слишком уж сильно время, солнце и ветер разрушили поверхность скалы. А ведь малейшее искажение придает условным значкам-рисункам уже совсем иной смысл.

Три часа мы спорили, ощупывали пальцами каждый изгиб рисунка, рассматривали надпись под разными углами. Павлик даже спустился на веревке, переброшенной через вершину скалы, и повис, пытаясь получше рассмотреть письмена. Наконец пришли к общему соглашению, и я смог записать в блокнот первую расшифровку:

«Исида и Озирис, охраните Тактиз-Амона, рожденного Зекарером, на трудном пути к царским рудникам…»

Значит, мы шли по верному пути: именно здесь проходила в древности тропа к золотым рудникам.

Потом Казимир Петрович снял оттиск с каждой надписи и рисунка, предварительно очистив камни от пыли, смочив и приложив к ним листы специальной тонкой и мягкой бумаги. Похлопывая по бумаге твердой щеткой, удается получить очень точные копии надписей. Такие оттиски — эстампажи — лучше всякой фотографии передают не только мельчайшие детали, но и фактуру камня.

Примерно через час остановились у другого останца. Но как ни осматривали его со всех сторон, не нашли на нем никакой надписи, кроме едва заметного и по-детски примитивного рисунка, изображавшего слона с поднятым хоботом. Казалось, что это даже не рисунок, а просто следы причудливой работы ветра.

— Ну, откуда в пустыне мог взяться слон? — кипятился Женя Лавровский.

Да, глядя на эти пески, трудно было представить, что вовсе не всегда здешние унылые края были пустыней. Когда-то и тут зеленела трава, текли веселые ручьи, шумели листвой кусты, среди которых бродили и слоны, и бегемоты, и жирафы. Но именно эти-то примитивные рисунки на скалах, сделанные явно с натуры, и свидетельствуют, как изменился за века климат.

Мы сделали эстампаж рисунка, чтобы доспорить уже дома. Дольше задерживаться у этой скалы не имело смысла: день уже близился к вечеру, и надо было продолжать путь.

Остановились мы на ночлег тоже возле довольно большого останца с раздвоенной вершиной, похожей на руины крепостной башни, но даже бегло осмотреть его не успели, так быстро упали на землю сумерки.