Изменить размер шрифта - +

Эта мысль заставила меня вскочить и сесть на койке. Все вокруг спало. Затихли и звуки банджо вдали. Пустыня была залита холодным, слабым светом бесчисленных звезд. В полной первозданной тишине только слышался неумолчный слабый шорох. Это ночной ветер катил песчинки, неутомимо продолжая заносить наши дневные следы, заброшенные колодцы, древние могилы.

Вот так он заносит с каждым часом и потаенную гробницу Хирена. Неужели ей так и суждено остаться ненайденной и навсегда скрыться в волнах нового моря, которое скоро здесь разольется?

Нет, мы должны найти ее во что бы то ни стало! Надо добиться, чтобы поиски гробницы включили в план наших исследований, и тщательно обшарить все окрестности. Гробница должна быть непременно спасена для науки!

С мыслями об этом я незаметно и уснул. И, кажется, тут же проснулся, потому что кто-то осторожно, но настойчиво тянул с меня одеяло.

Я приподнялся, протирая глаза. Было еще темно, только мягкий пепельный свет разливался по пустыне от занявшейся на востоке зари.

Передо мной стоял Вудсток. Лицо у него было усталое, помятое, под глазами набухли темные мешки.

— Что вам надо? — грубо спросил я его, с досадой подумав, что теперь, при таких «соседях», нелишне оставлять на ночь дежурных для охраны лагеря. Пустыня стала вдруг тесной и полной тревоги от появления в ней этой шайки.

— Не сердитесь, — мягко сказал он и замялся: ему очень хотелось, видимо, назвать меня «коллегой», но он так и не решился. — Я не спал всю ночь. Поверьте, наш вчерашний разговор так подействовал на меня… И особенно то, что вы помянули имя отца… Я очень любил его…

Он помолчал, крепко зажмурился, потом снова открыл глаза и посмотрел мне в лицо:

— Это подло, я понимаю… Забудем об этом. А в знак примирения, — он судорожно достал чтото из кармана и протянул мне. — Вот, я прошу вас принять… Это память об отце.

На ладони Вудстока лежали старомодные часы с потертым ремешком. Цифры были покрыты какой-то голубоватой эмалью, кое-где она уже стерлась. По краю циферблата крошечными витиеватыми буковками было написано по-английски:

«Пока вы смотрите на часы, время проходит».

— Я не могу принять такой подарок, — решительно сказал я. И, видя, как он нахмурился, торопливо добавил: — Пусть они останутся у вас и почаще напоминают вам об отце. Он был большим ученым, которого, поверьте, я очень уважаю. А в знак примирения…

Я протянул ему руку, хотя и не без некоторого внутреннего колебания. Он молча пожал ее, сунул часы в карман и, круто повернувшись, пошел прочь. Я долго смотрел ему вслед, пока маленькая фигурка не растворилась среди серых песков.

— Плохой человек, йа устаз, — вдруг кто-то негромко сказал за моей спиной. — Или нассаб, или магнун…

Я обернулся. Возле меня стоял наш проводник Азиз.

— Почему ты думаешь, что он или сумасшедший, или жулик?

— Я сегодня не спал, как гафир. Он словно подкрадывался к тебе, — уклончиво ответил бедуин таким тоном, что я сразу понял: он слышал и наш вчерашний разговор.

Этого еще не хватало! Начинается какой-то детектив с ночными подслушиваниями. Почему он следил за нами? Просто сказывается вековое недоверие к чужеземцам или с какой-то целью?

В той стороне, куда ушел Вудсток, загудел, удаляясь, мотор.

Прислушиваясь, я снова повернулся к проводнику, чтобы продолжить разговор, но его уже не было. Он исчез так же бесшумно, как и подошел ко мне.

 

ГЛАВА VII. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

 

В нашем распоряжении оставалась всего неделя. А там придется сворачивать до осени все работы и возвращаться в Москву. И так уже с каждым днем работать становилось труднее: даже сейчас, в конце марта, температура к полудню поднималась нередко до сорока градусов в тени.

Быстрый переход