Достаточно, пожалуй, о яхте и ее владельце. Ребята, как мы видим, знали о нем многое, хотя, если честно признаться, поняли не все. Многое в той, прошлой жизни, из которой вышли и Николай Христофорович, и Петькин отец, казалось им странным и… нет, не то чтоб не очень нормальным, а, скорей, каким-то «сдвинутым». Если попробовать объяснить то, что они сами не очень могли выразить словами, то больше всего их поражало, как это Николай Христофорович ни к чему не стремится — ни к чему из того, к чему стремится большинство людей, — и вполне доволен тем, что живет в стороне от жизни… С его репутацией великолепного мастера он мог бы зашибать кучу денег, строя яхты для богатых людей. На эти деньги он мог бы продолжать ездить по домам отдыха, играть в бильярд, вносить улучшения в собственную яхту, издавать сборники своих стихов, ни от кого не завися… Разве это не лучше, чем сочинять тексты-однодневки для эстрады?

Но, было вполне очевидно, Николай Христофорович ничего этого не хотел.

— Не знаю, как у него там жизнь сложилась, — сказал Пете Сережа на вторые сутки их плавания, — но где-то жизнь его ушибла, это факт. Просто твой отец не хочет рассказывать нам об этом.

Петя мог лишь согласиться, что в истории старого поэта есть какая-то загадка — из тех, которые, как считают взрослые, дети не поймут, поэтому и рассказывать о них не стоит.

А в целом плавание проходило замечательно, и довольны были все, даже Бимбо, которому сперва не очень нравилось, что пол качается под лапами и норовит куда-то ускользнуть и что кругом вода — штука довольно ненадежная и противная в большом количестве. Но потом и он освоился, видно, спохватившись, что он должен с честью нести название своей породы — водолаз. Впрочем, он с большим одобрением отнесся к идее сделать на сей раз привал на берегу и поужинать не в «кают-компании», а у костра. Сейчас он лежал, положив огромную черную голову на мощные черные лапы, задумчиво глядя на затухающее пламя и, видимо, надеясь, что после такого замечательного отдыха все окончательно передумают и путешествие продолжат по суше…

— Да, очень здорово! — согласилась Оса, отхлебывая крепкого ароматного чаю из жестяной кружки. — Передай мне хлеба и масла, пожалуйста! — Это она обратилась к Саше, который обжарил ломоть хлеба над костром, насадив его на тонкий прутик, а потом обильно намазал маслом. Масло таяло на горячем хлебе и пропитывало его насквозь, а Саша с удовольствием взирал на это сквозь толстые стекла своих очков.

— Вот, пожалуйста… — Саша передал Осе хлеб и масло. — Скажите, — спросил он у Николая Христофоровича, — это похоже на те слеты авторской песни, на которых вы бывали?

— В уменьшенном масштабе, — усмехнулся Николай Христофорович. — Слет — это тысячи людей, десятки костров, повсюду гитары слышатся, ну и вообще соответственно… — добавил он без всякого соответствия сказанному.

— А может, нам устроить такой мини-вечер? — предложил Петя. — Ведь и гитара у нас на яхте есть… Вы не могли бы нам спеть что-нибудь из своего?

— Вот не знаю, — Николай Христофорович поглядел на Петькиного отца, — ты как, Олежка?

Котельников-старший пожал плечами:

— Почему бы не тряхнуть стариной? Как говорится, вспомним молодость… Если у тебя настроение есть.