– Нет, Элинор, они ошибаются. И очень сильно. Мне бы хотелось, чтобы они перестали о нас судачить. Ты могла бы заставить их остановиться. Я уже сыта по горло. Мы с Томом всего лишь друзья, и не более того. Я вообще не собираюсь выходить замуж. И совершенно счастлива, что у меня никого нет. Разве в этом есть что-то плохое? Я привыкла. Меня это устраивает.

– Конечно, Элли. И больше не будем говорить на эту тему. Не волнуйся, я скажу им все, что надо. Интересно, что расскажет Том про Бретань, какие новости он привез оттуда? Он тебе говорил, что показал нам главу из дневника Ребекки? Не сам дневник, как ты понимаешь, а копию – ту часть, где она описывала свое пребывание в «Сант-Винноуз», ее замечания про нашу мамочку и так далее.

– Нет, не знала, вы не говорили мне.

– И на то были причины. Мы просто не представляли, что сказать по этому поводу. Моя дорогая, говоря по правде, Джоселин страшно расстроилась, и ей не хотелось даже слышать это имя. Когда Ребекка жила в Мэндерли, нам она так нравилась, мы и понятия не имели, что она имеет какое-то отношение к той странной девочке, которая одно время жила в доме. Но мы, в сущности, почти и не встречались. А потом совершенно забыли про ее существование. Я только один раз сводила ее в «Сосны» пить чай, а Джоселин тогда была влюблена и не замечала ничего вокруг. Но то, как Ребекка описала, – все это такая неправда и так грубо…

– Неправда в чем?

– Она написала, что ее поселили в холодной комнате наверху и она плакала от возмущения и обиды. Но это неправда. Маме такое и в голову бы не пришло. Поселить ее вместе со слугами наверху? Какая чепуха. Она спала в детской, Джоселин помнит это очень хорошо, или в лучшей гостевой комнате. И там не было холодно, мама всегда следила, чтобы разжигали камин. Ребекка уверяет, будто ее нарядили в какое-то ужасное платье в тот день, когда повезли в Мэндерли, но она приехала к нам в обносках, из которых успела вырасти. Маме хотелось, чтобы девочка выглядела получше, и она отобрала несколько платьев Джоселин и была уверена, что они ей понравятся…

– Может быть, Ребекка перепутала какие-то мелочи. Когда ее привезли, она переживала за мать, думала только о ней. И, кстати, Ребекка подчеркивает, что Евангелина хорошо с ней обращалась.

– А как могло быть иначе! Мама была добрейшей женщиной и пыталась устроить ее получше. Конечно, вся эта ситуация выглядела очень сложной, но и девочка не пыталась ничего облегчить. Поверь мне, дорогая! Ребекка была трудным ребенком, грубая и резкая, очень гордая и заносчивая – она забила себе голову какими-то дикими идеями, повадки ее отличались странностью, а как она разговаривала! Однажды вдруг заявила, что все мы «будем прокляты!». Нас это так задело. Что она имела в виду, Элли?

Я знала, что Ребекка имела в виду, но не собиралась говорить об этом Элинор.

– Нам вполне хватило одной этой главы, и мы сказали Тому, что не хотим читать дальше. Если Ребекка так несправедлива и так все путает на этих нескольких страницах, один господь знает, чего она наговорила на других. У Тома тоже возникло много сомнений. Он согласился с нами и сказал, что прочитал очень внимательно ее записки и обнаружил в них много умолчаний и приписок. Особенно в том, что касается пистолета.

– Ребекка упомянула о нем раза три или четыре, – уточнила я.

– Том считает, что она обыграла несколько раз ту сцену, где Максим чистил оружие перед ее смертью. Правда, по его мнению, кое-что из сказанного никогда нельзя будет перепроверить – это так удобно для нее. Если исходить из написанного, получается, что Максим заранее обдумывал убийство. Никогда в это не поверю. Мы иной раз обсуждали, каким образом его могли вовлечь во всю эту историю.