В подобных советах я не нуждалась. Кроме того, я подперла дверную ручку спинкой стула. Я бы добавила к баррикаде и шкаф, но он оказался слишком тяжелым для меня.

Окна спальни на четвертом этаже выходили на аллею, начинавшуюся сразу за магазином.

Справа аллея тонула в темноте, слева – в непроглядном мраке, разрезанная напополам мощеными дорожками, которые обегали дом с разных сторон. За аллеей располагалось одноэтажное здание, похожее на склад или на огромный гараж, его стеклянные блоки были замазаны черной краской, так что невозможно было определить, что находится внутри. Прожекторы были направлены в промежуток между домами и ярко освещали дорожки, ведущие от двери к двери. Подо мной раскинулся Дублин – целое море крыш, теряющихся в ночном небе. Слева лишь несколько фонарей пронизывали тусклым светом темный покров ночи, напоминая, что та часть города мертва. Я с радостью обнаружила, что в задней части дома нет пожарной лестницы. Не думаю, что кто-то из Невидимых сможет забраться по глухой кирпичной стене. О крылатых Охотниках я намеренно не вспоминала.

Я дважды проверила все замки и задернула шторы.

Потом вытащила из сумки расческу, села на кровать и начала расчесывать волосы. Я долго трудилась над ними, и в результате они засияли, словно белый шелк.

Мне будет их не хватать.

«Не выходите из магазина до моего возвращения», – говорилось в записке, которую ночью просунули под мою дверь.

Я с раздражением скомкала ее. Ну и что я должна есть? Уже десять часов утра. Я долго спала и изрядно проголодалась. И я принадлежу к тому типу людей, которым сразу после пробуждения требуется завтрак.

Убрав стул, подпиравший ручку, я открыла дверь. Хоть мое специфическое южное воспитание и противилось идее прогулки по чужому дому без разрешения, для того чтобы привыкнуть к новому месту, я не видела иного выхода, кроме как отправиться на поиски кухни. Если я слишком долго просижу тут без еды, у меня разыграется дикая мигрень. Мама говорила, что это из-за моего быстрого обмена веществ.

Открыв дверь, я обнаружила, что кто-то обо мне позаботился, пока я спала. Пакет из бакалеи, бутылка латте и все мои вещи стояли у самой двери. На Юге еда из магазина, оставленная у двери, – это не любезность, это обида. Несмотря на наличие моих личных вещей, Бэрронс не мог бы выразиться яснее: здесь не твой дом. Держись подальше от моей кухни, говорила эта сумка, и не разгуливай по дому. На Юге это означало: уходите до обеда, а лучше всего – прямо сейчас.

Я съела пару круассанов, выпила кофе, оделась и проделала обратный путь в книжный магазин. По дороге я даже не смотрела по сторонам. Все любопытство, которое мог бы пробудить во мне Бэрронс, было властно отодвинуто в сторону моей гордостью. Он не хочет видеть меня здесь – ладно, я тоже не хочу здесь находиться. Кстати, я не могла бы с уверенностью сказать, почему я все-таки оказалась здесь. То есть я знала, почему я осталась, но не имела ни малейшего понятия, почему он мне это позволил. Я не настолько глупа, чтобы подумать, будто Иерихон Бэрронс обладает хоть каплей рыцарства, так что вытаскивание девиц из беды явно не его стезя.

– Почему ты помогаешь мне? – спросила я его прошлым вечером, когда он вернулся в магазин. Мне было интересно, где он был. Я сидела там же, где провела весь день: в дальнем углу магазина, неподалеку от ванной и дверей, которые вели в жилую часть дома Бэрронса. Меня практически не было видно. Я притворялась, что читаю, а на самом деле пыталась придать смысл своей жизни и выбрать что-то из каталога красок для волос, который привезла мне Фиона, когда приехала открывать магазин. Она проигнорировала мои попытки завязать разговор и за весь день ни разу не заговорила первой, если не считать предложения съесть сэндвич на обед.

В десять минут девятого она закрыла магазин и ушла.