Джек возмущенно ворчал по этому поводу, в своей американской манере ратуя за свободу и права. Но он не уловил главное.

— Американцы редко обращают внимание на контекст, — сказал Цилиакс с едва скрываемым презрением. — Война, в которой мы победили, там, внизу, — это не война за свободу и не война за территорию. Азия — это зона окончательной войны между расами, кульминация миллионов лет бесконечной эволюции человечества. Фюрер писал: «Какая жизнь нас ждет! Перед нами — сотни лет радости и удовольствий».

Надо заметить, в устах Цилиакса подобная чушь звучит неубедительно. Думаю, он прежде всего инженер. Но приходится проявлять усердие, чтобы нравиться тому, в чьих руках кнут.

(Не забыть: проверить источник этой цитаты из Гитлера.)

От самой Германии нас сопровождали истребители — в основном «мессершмитты», — обеспечивая прикрытие с воздуха и ближнее сопровождение, и мы с Джеком Бове с удовольствием разглядывали их новые типы и модификации. Мы видели, как более легкие, скоростные истребители стремительно проносились мимо нас. Это могли быть реактивные истребители, о которых мы только читали, но никогда не видели вблизи. Я знаю многих начальников британских ВВС, которые с сожалением отнеслись к окончанию «странной войны» в мае 1940 года, видя в этом только потерю возможностей совершенствования военной техники. Этот опустошенный континент, очевидно, стал хорошим полигоном для такого совершенствования. Мы с Джеком вытягивали шеи, стремясь разглядеть получше этих экзотических птиц.

А потом началось представление. Мы были где-то над Украиной.

Один истребитель резко взмыл вверх сквозь ряды эскорта. Он описал дугу прямо от земли, как фейерверк, оставляя за собой шлейф дыма. Я поинтересовалась, действительно ли у него на хвосте были ракеты. Цилиакс что-то невнятно пробормотал, будто и сам был этим озадачен.

Вот представьте, мы сидели в креслах в обзорном блистере. У меня даже стакан бренди был в руке. И не было абсолютно никакого чувства опасности. И тут появился этот неопознанный самолет-ракета. От утробного рева двигателей на моем бренди появилась рябь; «Зверь», тяжело громыхая, менял курс.

— Если эта штука протаранит нас, — сказала я, — нас ждут арфы с нимбами и святой апостол Петр.

— И не говори, — поддакнул Джек Бове. Цилиакс ничего не сказал.

Неожиданно нос самолета прорезал сноп огня, фонарь кабины разлетелся вдребезги. Самолет-ракета исчез, и все закончилось; я даже не видела взрыва, когда он упал на землю.

Джек надул щеки. Вольфганг Цилиакс щелкнул пальцами, чтобы всем принесли еще бренди.

Следующие восемь часов мы кружили над районом неудавшегося нападения.

Цилиакс сводил нас с Джеком в грузовой трюм, в бомбовый отсек. Бомбы были небольшие, из вороненой стали, прекрасно обтекаемые; они были похожи на «перевернутые миниатюрные субмарины», как сказал Джек. Их можно сбрасывать с высоты двадцати тысяч футов. Я подумала, что это еще один замечательный образчик технических достижений нацистов, но Цилиакс объяснил, что бомбы британского образца, изготовлены по лицензии «Викерс-Армстронг» в Вейбридже, а главного конструктора зовут Барнс Невиль Уоллес.

— Они британские, как и валы двигателей «Роллс-Ройс Мерлин» — те, что держат «Геринг» в воздухе, — сказал Цилиакс, внимательно глядя на меня сквозь стекла очков, дабы убедиться, что я осознаю свою сопричастность.