Его Высочество покинул комнату, оставив меня наедине с давящей тишиной. Впрочем, ненадолго – гвардеец не позволил долго рассиживаться и поспешил исполнить приказ.

Дорога вниз, в камеры, была как в тумане. Я ещё не до конца осознала, что меня ждёт.

Вскоре просторные переходы сменились тёмными и узкими, а потом и вовсе повеяло сыростью и холодом, к ним прибавился и запах плесени. У каждой двери стояли гвардейцы, они молча сопровождали меня ничего не выражающими взглядами. И когда мы спустились в подземелье Штор Таль, послышались голоса, кашли, пьяные невнятные возгласы, давая понять, что это грязное мрачное место поглотит меня в пропасть. Стены давили, будто я оказалась в пещере, и вот вот каменная гора обрушится на меня и придават – жуткое место, дающее почувствовать себя слабой, никчёмной и беззащитной.

Мы прошли вдоль камер, в которых за решётками сидели преступники. Я старалась на них не смотреть – только перед собой, в спину ещё одного гвардейца, что вышел сопроводить нас в недра подземелья до нужной темницы. Но всё же глянула в сторону. Боги, лучше бы я этого не делала! Один из грязных в отрепьях проходимцев, вперившись в меня взглядом, показал непристойный жест – задвигал бёдрами вперёд и назад. Я на секунду закрыла глаза, стараясь отрешиться от всего.

Спокойнее, только не отчаиваться. Я ни в чём не виновата, и это скоро выяснится.

Только каким образом, не понимала.

Мы свернули в проход, ведущий в левую сторону подземелья. Здесь двери были узкими и низкими, сквозь решётку я видела мужчин с темными лицами и жесткими, как железо, взглядами. Несомненно, они монстры, нелюди, отъявленные преступники и убийцы. И где то среди них Лаквер… Кажется, всё же паника начала накатывать, заставляя все внутренности сжаться.

Меня привели в самый тёмный угол подземелья. Откуда то сверху сочился тусклый свет из выдолбленной в камне пробоины. Я посмотрела дальше вдоль коридора и увидела чьи то распластавшиеся по полу руки, просунувшиеся сквозь решётку, и, кажется, кровь.

– Вытащи его, пока он тут смердеть не стал, – приказал мой провожатый гвардейцу.

А я сглотнула подступивший ком дурноты, стараясь не рухнуть в обморок, хотя это был бы для меня выход, чтобы не видеть, как решетка открывается, и гвардеец тащит за руки труп. Меня втолкнули внутрь камеры и закрыли ржавую решётку.

– А мои вещи?! – всколыхнулась я.

Но гвардеец ничего не ответил, и по его молчанию я поняла, что они мне ничего не отдадут. Я узница, такая же проходимка и преступница, как все остальные. И никто не посмотрит, что девушка. Точнее, как раз таки, может, и посмотрят, но я прочь гнала мрачные, холодящий живот мысли.

Страж ушёл, а я осталась стоять посередине камеры. Всё же не удержалась и заплакала. Горячие слёзы покатились по щекам обжигающими дорожками. Теперь никто мне не поможет, сгину здесь, и никто обо мне не вспомнит, потому что некому…

***

Я не знала, сколько так стояла, слёзы лились сами собой и, казалось, не собирались останавливаться. Нет, я не должна испытывать к себе жалость, она рушит всё! Зло стерев их со своих щёк, строго запретила себе плакать.

Наронг что то требовал от меня. Я попыталась сквозь затуманенную голову вспомнить его слова. Он думает, что я в заговоре с кем то.

Я прошла к месту, что напоминало подобие лежанки из соломы и какого то просаленного тюфяка, поморщилась.

И тут сквозь головную боль, вызванную слезами, пришла мысли: а что если предложить выследить этих заговорщиков, которых он ищет? И тут же откинула ее – как мне это сделать, если он мне не верит, что я не убивала и ни в каком заговоре не участвую? Нет, не выйдет.

Оглядела серые каменные стены и посмотрела в зарешёченное единственное оконце под высоким потолком, в которое струился холодный воздух. Хуже всего, что из за смерти Кьета пострадаю не только я, но и Лаквер – Его Высочество явно дал мне это понять.