Изменить размер шрифта - +
Я должна признаться, что наслаждалась властью, которую эта репутация мне даровала, — ведь к моим словам жадно прислушивались взрослые мужчины и женщины. А порой — хотя я никогда не была в этом вполне уверена — я ощущала, что мой притворный транс превращается в настоящий. Звуки нарастали, становились громче: потрескивание углей в камине, едва слышное посвистывание астматического дыхания мистера Кармайкла… и вот уже кровь плещет и гремит у меня в ушах, и звуки начинают обретать форму, становятся словами или, вернее, тенями слов, будто это чья-то беседа, услышанная на большом расстоянии. И все же чем больше я этим занималась, тем меньше я верила во все относящееся к миру духов, которых мы с такой уверенностью вызывали и цитировали.

 

Я надеялась, что маменьку удовлетворят регулярные послания от Элмы, но по мере того, как надвигалась осень и дни становились все короче, у нее все чаще стал снова появляться прежний, затравленный взгляд человека, неотступно терзаемого печальными мыслями. Как она может быть уверена, спрашивала она, что это и вправду говорит Элма? И почему я не могу вызывать ее дома? Я пыталась предупредить эти вопросы, объяснив, что первый вызов Элмы был избранным ею самой способом вовлечь нас в кружок миссис Визи, однако мои уверения звучали неубедительно даже на мой собственный слух. Слышать голос Элмы маменьке стало уже недостаточно — он ничего не доказывал. Моя мать хотела видеть Элму, коснуться ее, подержать на руках, и, услышав от других участников сеансов, что есть такие медиумы, которые могут делать духов видимыми, она стала задаваться вопросом, почему же я не отвезу ее к такому медиуму, и наконец произнесла этот вопрос вслух. Миссис Визи неодобрительно относилась к манифестациям — проявлению духов. Использование кабинета, утверждала она тоном праведницы, — явный признак жульничества. Но воспользоваться этим аргументом в разговорах с маменькой мне вовсе не хотелось; я думала о том, чтобы составить послание от Элмы в соответствии со строкой «блаженны те, что не видели, но все же уверовали». Однако я сомневалась, что это утолит ее неукротимую жажду. Поэтому я решила сама посетить сеанс с манифестацией в надежде отыскать кого-то, кто сможет предъявить убедительный образ Элмы угасающему зрению моей матери.

 

Некоторые члены нашего кружка говорили мне — правда, так, чтобы не слышала миссис Визи, — о некой мисс Карвер, чьи сеансы проходили в доме ее отца на Мэрилебоун-Хай-стрит. Говорили, что Кейти Карвер очень миловидна и способна не только вызывать своего «хозяина», столь же привлекательного духа по имени Арабелла Морс, но и целый полк духов. Только когда я уже благополучно обеспечила себе место на очередном сеансе мисс Карвер и внесла гинею («на благотворительные цели»), мне пришло в голову, что нужно было назваться вымышленным именем. Мисс Лестер, молодая женщина, принявшая от меня деньги, провела меня в тускло освещенную комнату, обставленную точно так же, как наша на Лэмбз-Кондуит-стрит, только, кроме круглого стола, тут были еще и ковры. Свечи горели на столе и внутри алькова в дальнем углу комнаты. Альков был небольшой, величиной примерно в шесть квадратных футов, с тяжелыми драпировками от потолка до пола, подвязанными впереди, чтобы показать, что в алькове нет ничего, кроме простого стула с прямой спинкой.

Когда все места за столом были заняты (всего нас было там, я думаю, человек пятнадцать), появилась сама мисс Карвер, и все джентльмены поднялись на ноги и приветствовали ее поклоном. Она была действительно хороша собой, небольшого роста, полногрудая, со светлыми волосами, заплетенными в косы и уложенными вокруг головы. Одета она была в простое и свободное белое платье из муслина. Мисс Лестер представила нас по очереди; участники сеанса были одеты гораздо более тщательно, чем в кружке миссис Визи, но единственное имя, которое мне запомнилось, было имя мистера Торна — высокого светловолосого молодого человека, сидевшего за столом напротив меня.

Быстрый переход