– Сказанул, товарищ начальник. Как ты любишь говорить: мы – законопослушные граждане и пулеметы под кроватями не прячем.

Исаков закряхтел, полез под кровать и вытащил оттуда охотничье ружье. Продемонстрировав, сунул обратно.

– Четыре штуки. Два здесь, а еще пара наверху, в мезонине. Пороха в достатке, патроны сам снаряжал. Для ближнего боя – самое то. Это вам не линия фронта. Прикидывал – шагов с пятнадцати любого сметет. Я здесь в подвале я еще какую-то штуку нашел, похожую на аркебузу. Но ствол весь истлел, приклад червяки съели, его и в руки-то боязно брать. Может, из нее самого Колиньи застрелили?

– Может, и Колиньи, – пожал я плечами. Но, вспомнив курс Истории средних веков, возразил. – Но вряд ли. Адмирала же не сразу насмерть убили, а только ранили. Его уже позже добили, кинжалом.

Петрович не стал выказывать удивления от столь глубоких знаний своего начальника – привык, а только хмыкнул, дескать, мы люди темные, мосты взрывать научились, а больше нам ничего и не нужно.

– Александр Петрович, так эти ружья немалых денег стоят. Откуда взял? И почему ко мне не пришел, не попросил?

– Опять-таки, процитирую своего командира – изыскивайте внутренние резервы. Пришлось изыскивать. Я, вообще-то, их с дальним прицелом брал. Хочу домой отвезти. Я же и сам до охоты падок, и друзья есть, кому можно французское ружьецо подарить.

– Товарищ Исаков, не томи. Говори, откуда деньги взял?

Если узнаю, что Петрович якшался с Потылицыным или Семеновым, голову ему оторву и обратно приставлю. В другое место…

– Не волнуйтесь, товарищ начальник, – успокоил меня бывший сапер. – Мы конспирацию блюдем. А деньги… Оставалось кое-что из золотишка после небезызвестной операции в сибирских лесах. Мы их с Вадимом за боевые трофеи сочли, а вы с нас отчет не требовали. Я свою долю за три тысячи франков толкнул, ружьишки купил.

Какие-такие «боевые трофеи» можно отыскать в сибирских лесах я спрашивать не стал. И на ком они находились, тоже. И свечку за упокой души Склянского ставить не стану, обойдется. Правда, и компенсировать затраты я не собирался.

– А не продешевил? – поинтересовался я.

– А хрен его знает… – равнодушно отозвался Исаков. – Может и продешевил, но ружья нужнее. Я тут еще кое-что покумекаю, потом расскажу.

Что ж, с обороной здания все схвачено, можно идти к себе.

Наталья сидела за моим столом злющая, как лютая тигра.

– Наглец твой Блюмкин, – сообщила она, словно бы излагала какую-то новость. – Спрашиваю, с каких это пор социал-революционеры членами Коминтерна стали, только ржет. Мол, я давным-давно в партию большевиков вступил. Дескать, докажите, что я эсер. И все вопросы к товарищу Зиновьеву, а он с вашего Аксенова спросит – почему к его посланнику физическое воздействие проявили, да еще и под арестом держите? Я к нему сама хотела воздействие проявить…

Эх, Наташа-Наташа. Это тебе не бывший сержант Иностранного легиона, это Блюмкин. Этот ни бога, ни черта не боится.

– И что с ним? Живой? – полюбопытствовал я.

– Я попросила его обратно в подвал отправить. Ты начальник, ты и решай. Да, Блюмкин пальто просил, дескать, в подвале холодно. Я-то хотела отдать, но твой Кузьменко сказал – только с твоего разрешения. Если Олег Васильевич посадил без пальто, будет сидеть без пальто. Не замерзнет пока, а потом – что начальник скажет. Выдрессировал ты своих подчиненных, нечего сказать, – покачала головой Наталья не то с осуждением, не то с одобрением.

Молодец Никита. Наше дело такое, что разумная инициатива не приветствуется.