Мы посмотрели в направлении, откуда шел звук, и увидели крошечного человечка, сидевшего на перевернутом ящике. Он напомнил мне сказочный персонаж. Сапожнику было всего сорок девять, но, как и многие здешние жители, он выглядел лет на двадцать старше. Никто из восьмерых детей не захотел учиться его ремеслу.

«Ничего они не понимают, это хорошая работа, много, конечно, не заработаешь, но и без куска хлеба не останешься. В трудные времена люди не могут себе позволить новые туфли, а старые все время чинить приходится».

В тридцати километрах от поселения в плодородной долине Эсказер (до нее два часа езды по ухабистым дорогам) находилась больница, куда привозили шахтеров, получивших травму. Когда мы туда приехали, то сначала решили, что больница заброшена, но тут появился улыбчивый врач, который сообщил, что за год в шахтах гибнет два-три человека, а травмы получают около пяти человек ежемесячно. «Иногда всему виной динамит, а иногда просто кусок породы на голову падает».

Кроме того, доктор Халид принимает около пятидесяти пациентов с хроническим бронхитом ежемесячно, поскольку рабочие трудятся без защитных масок.

Отсюда, из долины Эсказер, ляпис-лазурь на осликах везли в Пакистан, а потом переправляли по индийским рекам и дальше в Египет. Чуть позже возник еще один «транспортный поток»: лазурь везли на север в Сирию, а оттуда через Венецию она попадала на палитры европейских художников. А мы повернули назад, попрощавшись с Сары-Сангом. Европейское искусство сказало «прощай» (или даже, скорее, «адью») приискам Сары-Санга в 1828 году, когда во Франции получили синтетический ультрамарин. В 1824 году французы объявили, что вручат премию в шесть тысяч франков тому, кто сможет предложить доступную голубую краску, которая была бы по карману даже Микеланджело, то есть раз в десять дешевле природного ультрамарина. В борьбу за награду вступили два химика — француз и немец, которые несколько лет экспериментировали с голубой краской, в итоге премию получил француз, и его изобретение вошло в историю как «французский ультрамарин».

Другой популярный синий краситель изобрели совершенно случайно в Берлине. Дело было так. Еще в 1704 году красильщик Дизбах экспериментировал, пытаясь получить красный: смешивал кошениль, квасцы и сульфат железа, а потом добавлял щелочь. На самом интересном месте у него закончилась щелочь, и он взял немного у мастера, не догадываясь, что поташ прокален с бычьей кровью, и с удивлением обнаружил синий вместо красного. Секрет прост: кровь содержит железо. Так на свет появилась «берлинская лазурь», или, как ее еще называют, «прусская синь», очень популярная краска, особенно для ремонта помещений. Более того, сорок лет спустя прусская синь стала активным участником нового монохромного фотографического процесса, который изобрел английский астроном немецкого происхождения Джон Гершель. Но в XIX веке прусская синь постепенно утрачивала свои позиции, хотя некоторые художники любили смешивать ее с гуммигутом, чтобы получить зеленый, но большинство считало, что в качестве самостоятельной краски прусская синь оставляет желать лучшего. Конец эры прусской сини ознаменован решением, принятым американской компанией по производству цветных карандашей. В 1958 году голубой карандаш переименовали из «прусского синего» в «синюю полночь».

Вернувшись в Лондон, я отправилась в Национальную галерею, положив ляпис-лазурь в карман, и представляла, что в углу картины материализовалась фигура скорбящей Богородицы, нарисованная краской из моего кусочка. Мимо проходила какая-то французская пара.

«Боже, какой ужас! Это не похоже на Микеланджело!» — сказала женщина своему спутнику, глядя на невнятного цвета платье Марии Магдалины и странного Иоанна.

Я мысленно согласилась. Да, картина не из лучших, может, и хорошо, что Микеланджело ее не закончил.