«Брат отца моего деда однажды видел на Большой земле поезд. Так что я танцую поезд».

Каждому человеку положен особый рисунок на лице, в соответствии с его собственным временем сновидений, и аборигенки при нас раскрасили себе лица. Я поинтересовалась, можно ли раскрасить охрой и мое лицо, и Рут Керинауйя в шутку разрисовала мне щеки и лоб, изобразив свой тотем: полосатый узор над глазами и под подбородком, более тонкие полоски — на щеках. Лишь потом, посмотрев фотографии, я поняла, что мой рисунок — негатив ее рисунка. Если свое лицо Рут разрисовала белой краской, то на моем изобразила все то же самое, но черной; если на ее смуглой коже ярко выделялся желтый, то на моей — красный. Создавалось впечатление, что контрасты принципиально важны в узоре, и Рут всячески их подчеркивала. Кстати, в языке тиви белая раса называется не «белой», а «красной». Меня именовали «моретани», что означает «горячее красное лицо», правда, в глаза так не называли.

Охра также используется в так называемых шестах «покемани». Траур по умершему на островах продолжается очень долго. В первый месяц после смерти близкого родственника члены семьи в буквальном смысле не могут поднять руки, так что другим приходится кормить их, как маленьких детей. Имя скончавшегося нельзя упоминать на протяжении установленного периода времени — иногда это длится годами, — который заканчивается лишь тогда, когда проводится специальная церемония, во время которой хоронят вещи, принадлежавшие умершему, а семья отмечает место тонкими раскрашенными шестами. Обычно туристы не могут увидеть эти шесты, но нас отвели в тихое место в лесу, где было захоронено имущество друга и коллеги нашего гида, который умер от сердечного приступа, когда играл в футбол, в возрасте всего тридцати лет. Он был первым гидом на островах, и его семья решила, что душа покойного возрадуется, если его могила станет местом, где иностранцы смогут узнать больше о культуре, которой он так гордился.

Шесты похожи на некрологи, если вы умеете их читать. Усопший воплощал солнце, а потому в росписях преобладает красный. Узоры, каждый по-своему, рассказывают о жизни умершего.

— Точки — это люди, линии — дороги, — пояснили нам.

— А что означают вон те странные пятна? — спросил кто-то из группы, показывая на большие желтые овалы на одном из шестов.

— Которые? А, это футбольные мячи.

Граница Арнемленда

Роки сказал, что если я хочу увидеть, как в древности охру применяли в искусстве, то мне нужно поехать в Арнемленд, поэтому спустя два дня я оказалась у его границ. Какаду находится на западе Арнемленда, это часть национального парка, поэтому туда въезд туристам разрешен, а вот в остальные земли, к востоку от реки Аллигатора, допускаются только местные жители и посетители по специальным пропускам. Но мне повезло. В первый же вечер я попала на театрализованное представление «Плачущий ребенок», поставленное силами жителей поселения Оэнпелли и работников перерабатывающей компании из Перта. Оно стало, по общему мнению, гвоздем программы фестиваля Дарвина и единственное из всех, на которых мне удалось побывать, зависело от разлива рек. Особая дрожь охватывала при мысли, что тебя могут сожрать прямо во время представления, правда не аллигаторы — реку назвали так по ошибке, — а другие огромные рептилии, крадущиеся вдоль берега. Пусть это и крокодилы, а не аллигаторы, но приятного все равно мало.

«В прошлом году у нас тут съели одного парня», — весело сообщил рейнджер, пока мы ждали, когда нас переправят в «запретные земли», как метко выразился один из белых театралов.

В пьесе две сюжетные линии: история жизни рассказчика по имени Томпсон Юлиджирри, чью семью миссионеры насильно пересилили на остров Голберн, и легенда об эре сновидений, здесь говорится о Плачущем ребенке, младенце, за которым плохо присматривали родители (за что их впоследствии наказал Змей-Радуга).