Спрос на банданы пошел на убыль только в начале XIX века, но к этому моменту красильные фабрики уже успели передислоцироваться из Глазго в Левен. Почему? Да в Глазго стало слишком грязно. Представляю себе картину: акры маленьких платочков сушатся на веревках, покрываясь слоем копоти раньше, чем успеют дойти до покупателя. Да и секрет «турецкого красного» не слишком радовал тех, кто жил по соседству с фабриками, поскольку технологический процесс задействовал квасцы, олово, кальций, дубильную кислоту, бычью кровь, а также навоз. Короче, воняло ужасно.

Мареновый бум не мог продолжаться вечно, даже несмотря на успех нового узора, навеянного плодом манго, известного под названием «индийский огурец»: этот орнамент получил широкое распространение, когда солдаты и офицеры британской армии, возвращаясь из колоний, привозили домой восточные ткани. Основным центром производства тканей с таким орнаментом в Западной Европе стал шотландский город Пейсли (в честь которого орнамент и получил свое название на Западе). Император Луи-Филипп издал указ, по которому армейские брюки и фуражки предписывалось красить в красный цвет, лишь бы только французские производители марены удержали свои позиции. Но смертельный удар марене нанесла не изменчивая мода, а наука. Если в 1868 году в Лондоне эта краска стоила тридцать шиллингов за пятьдесят килограммов, то в 1869 году — уже всего восемь. Цена упала на двадцать два шиллинга в тот момент, когда в немецкой лаборатории два Карла, Карл Гребе и Карл Либерман, открыли формулу ализарина, того самого элемента, содержавшегося в корне марены, который и придавал тканям красный оттенок. Марену перестали культивировать и забыли на долгие годы, вспомнив о ней только в недавнее время.

В 1976 году немецкий учитель химии Гарольд Боэмер отправился преподавать в Турцию. Он испытал настоящий шок, увидев, какие отвратительные ковры продаются на местных рынках. «Мне показалось, что создавать такое уродство — пустая трата времени. Почему нельзя использовать старые красители?» А потом он понял, что местные жители просто не знают про них. Женщины в отдаленных деревушках периодически красили ковры мареной, когда готовили приданое, но оттенок выходил коричневым и не слишком красивым. Боэмер предпринял настоящее расследование, перелопатив гору литературы, проведя массу экспериментов и проконсультировавшись с технологами. В итоге он нашел утраченный рецепт и даже раскрыл секрет фиолетовой краски из марены, правда, какое-то время не афишировал это.

Через три года они с женой вернулись в Турцию с целым ворохом рецептов и основали собственную компанию, которая вот уже двадцать лет выпускает ковры и вдохновляет других производителей использовать натуральные красители. Доктор Боэмер объясняет: «Синтетические красители дают один определенный цвет, а натуральные — более сложные и многослойные, получается пусть и менее яркий, но более интересный оттенок». Его слова напомнили мне о фотографии, которую я видела на фабрике «Винзор энд Ньютон», — увеличенный в двести сорок раз корень марены, напоминающий крыло зимородка: оранжевый с красным и синим отливом.

Сейчас даже в лагерях афганских беженцев в Пакистане ткачи учатся готовить красители по рецептам своих прапрабабушек.

— А что делать, — вздохнул продавец ковров в Пешаваре. — Синтетические ковры не продаются.

Марену снова стали культивировать. Сначала доктору Боэмеру приходилось выкапывать корневища марены, растущей вдоль дороги. Но примерно через год в Турции возобновилась торговля мареной, чтобы удовлетворить возникший спрос. Самые важные перемены произошли в деревнях.

— У женщин, которые в основном занимаются ковроделием, появились деньги, а деньги означают власть, — объяснил продавец.

— А как же приданое? — поинтересовалась я.

Он рассмеялся:

— Сейчас приданое — это не ковры, а холодильники.