У бедного Чиллингуорта ты, вероятно, вызвала разлитие желчи.
Алатее хотелось вспылить, рассердиться, но тело ее еще оставалось во власти сладостного жара, а голова отказывалась соображать.
— Я не догадывалась, что… Ты обвел меня вокруг пальца…
— Это любовь обвела тебя вокруг пальца.
Габриэль склонился над ней и нашел ее губы. Поцелуй его был полон чувственного обещания.
Но Алатея не хотела сдаваться. Только сегодня она полностью поняла, к чему может привести их взаимная любовь. Разделенная радость любви влекла за собой страх потерять любимое существо — тогда жизнь ее навсегда лишится смысла. В любви, как выяснилось, присутствовали такие глубины, о которых она и не подозревала; любить сильно и глубоко было страшно.
— Если это так очевидно…
Габриэль слегка отстранился от нее.
— Не в этом дело. Очевидно или нет, я хочу услышать это от тебя.
Он снова был с ней, он снова овладевал ею медленно, стараясь возбудить, но не удовлетворить. Однако он слишком желал ее.
— Почему? — спросила она, изгибаясь и стараясь привлечь его к себе еще ближе, затянуть еще глубже.
— Потому что, пока ты не произнесешь этих слов, я не буду уверен в том, что ты любишь меня.
Теперь она широко открыла глаза и смотрела на него, погружаясь в его взгляд. В его глазах под тяжелыми веками она не заметила и тени насмешки. Габриэль был серьезен.
— Конечно, я люблю тебя.
Его лицо не изменило выражения — чеканные черты не дрогнули.
— Вот и хорошо. Значит, ты выйдешь за меня замуж.
В его словах не было сомнения. Алатея вздохнула, стараясь не улыбнуться, — он бы не оценил юмора.
Теперь поводья были в его руках, и он как безумный нахлестывал и гнал своих коней прямо к церкви.
Габриэль все еще был слит с ней воедино и смотрел на нее почти мрачно.
— Ты не выйдешь из этой комнаты, пока не скажешь «да», даже если мне придется продержать тебя здесь несколько недель.
Алатея невольно усмехнулась. Она понимала, что угроза Габриэля — не пустые слова. Влюбленный Кинстер — это уже нечто серьезное.
Потянувшись к Габриэлю, Алатея мягко отодвинула непокорные волосы, упавшие ему на лоб.
— Ладно. Я люблю тебя и выйду, за тебя замуж. Должна ли я добавить еще что-нибудь, чтобы ты успокоился и отпустил меня?
Она заметила на его лице победоносную улыбку, когда он наклонился и поцеловал ее. Но Алатея знала, что заставит его заплатить за его самоуверенность и самодовольство, требуя от него все больше и больше и сводя его с ума желанием.
И все же игра стоила свеч.
Позже, когда, вконец обессиленные, они лежали, завернувшись в простыни, глубоко удовлетворенные, но еще не сморенные сном, Алатея положила голову на плечо Габриэля; в ее затуманенном мозгу проплывали картины мирной жизни.
Никогда еще она не испытывала такого покоя.
Ее переполняло невыразимое чувство умиротворения, будто она нашла наконец свой настоящий дом, свое место, свое предназначение и свою подлинную любовь. Защищенная его любовью, она была в безопасности, больше не испытывала ни малейших сомнений.
Только такая глубокая и разделенная взаимная любовь могла до краев наполнить ее сердце; она не представляла иного счастья, чем вот так лежать обнаженной в его объятиях и чувствовать теплое дыхание на своей щеке, в то время как его рука обвивает ее талию и властно гладит все ее тело.
Теперь они могли не спеша войти в свое будущее с открытыми глазами, не задевая и не обижая друг друга. Алатея знала, что им еще предстоит приноровиться, притереться, приспособиться, многое узнать друг о друге. Сейчас будущее восходило для них, как солнце на горизонте, и она чувствовала себя уютно, свободно и легко. |