|
Хнык и с ним еще два суккуба трусливо приблизились, прячась друг за друга. – Кто вы такие? А ну, отвечать как положено, по ранжиру! – крикнула ведьма. – Мы самые жалкие слуги мрака! Мы ничтожные духи, великодушно выпущенные из Тартара. Грязь, которую мрак месит ногами! Мы плевки на асфальте, окурки в пепельнице жизни, дохлые крысы, разлагающиеся в детской песочнице! Мы обожаем тебя, о величайшая из Улит! – недружно, но очень бойко ответили суккубы. Ведьма смягчилась. – Ну уж так уж и величайшая. Хотя если из Улит, тогда конечно… Еще вопрос: зачем вы собираете эйдосы? – Эйдосы нужны для увеличения силы мрака! Великий мрак терпит нас только потому, что мы приносим эйдосы! Иначе он давно бы стер нас в порошок, так мы ничтожны! – сообщили суккубы. Хнык так расстарался, что потерял цветок из петлицы. На этот раз это была банальная гвоздика – радость пенсионеров и не самых любимых учительниц. Он уже не пытался превратиться в Эссиорха и лишь тревожно косился на шпагу в руках Улиты. Раны от нее так просто не заштопаешь. Ведьма встала и, скрестив руки, прошлась перед суккубами. Те с волнением следили глазами за клинком в ее руке. – Знаете, что бывает с теми, кто утаит от мрака хотя бы один захваченный эйдос? По правилам, я должна сообщить об этом в Канцелярию Лигула. Это я и собираюсь сделать. Мне надоело с вами возиться, – заметила Улита. Суккубы задергались, как трупы, через которые пропустили ток. Запах парфюма стал невыносим, как в магазинчиках, где мыло, одеколоны, дезодоранты и стиральный порошок продаются в куче. – Мы ничего не прятали, госпожа! Ничего! – Не раздражайте меня!.. Эйдосы немедленно сдать. Это было первое и последнее китайское предупреждение. А теперь пошли вон! – не глядя на них, сказала Улита. Недаром суккубы слыли знатоками душ. Они прекрасно умели разбираться в интонациях. Переглянувшись, они поспешно выложили на стол несколько песчинок, стыдливо завернутых в бумажки. Последним к столу подошел Хнык. Он стеснялся, театрально и искусственно, как это могут делать только суккубы, и симметрично откусывал заусенцы сразу на двух больших пальцах. – НУ! – поторопила его Улита. Хнык выложил вначале одну бумажку, а потом под внимательным взглядом Улиты еще две. Повернулся и горестно, точно погорелец, направился к двери. – Отняли мое честно украденное! Нажитое бесчестным трудом! У-у! – ныл он. – Притормози-ка! – приглядевшись к нему, вдруг сказала Улита. Суккуб застыл. – Да, госпожа? – Вернись! Ты кое-что забыл! Не споря, Хнык вернулся и положил на стол еще бумажку. – А вот теперь все. Вон! – сказала Улита. Суккубы торопливо слиняли, довольные, что легко отделались. Улита бросила шпагу на стол поверх бумаг и подошла к окну, где в горшке мирно лысела герань. – Ты сегодня что-то добрая! Никого не заколола! – удивленно сказала Даф. – Мне сегодня не до зла. Я слишком озабочена, – ответила ведьма. – Светленькие нас больше не любят? Из великой любви лезет подкладка? – закатывая глазки, спросила Ната. Улита подошла к Нате и, лениво толкнув ее в грудь, усадила в кресло. – Родная, сиди здесь и не попси! Ната задумалась. С этим словоупотреблением она сталкивалась впервые. |
