– Скажите, можете ли вы простить мне все зло, которое я вам причинил в порыве слепой ненависти; не отвернетесь ли вы от меня с презрением и ужасом?

Валерия подняла свои чудные голубые глаза на бледное измученное лицо Гуго, и чувство сострадания сжало ее сердце.

– Да простит вам Бог, как и я вас прощаю, – сказала она, протягивая ему руку. – Если Рауль мог быть столь великодушен, чтобы простить вас и помириться с вами, что же могу сказать я, виновница всего, так как моя слабость и измена толкнули вас на зло. Каждый день я буду молить Бога послать вам наконец мир и счастье и избавить меня от упрека совести, что я сделала вас на всю жизнь несчастным и одиноким.

– Благодарю вас, Валерия, – прошептал он, прижимая к губам ее руку. – Ах, если б я мог отдать жизнь за ваше счастье, я не поколебался бы ни минуты.

Он повернулся и торопливо пошел к калитке, не подозревая, что судьба готовила ему случай исполнить свое обещание…

Не менее взволнованная Валерия снова оперлась о перила и задумалась о нем. Ей казалось, что она все еще видит его бледное лицо, большие черные глаза и слышит его голос, звук которого заставлял дрожать все струны ее сердца. Несмотря на сознание, что она любит Рауля, одно имя банкира поднимало в ее сердце невыразимую, мучительную тоску.

– Боже милосердный, – шептала она, – когда мир водворится в душе моей? Когда же я буду наслаждаться чистой любовью без примеси подобных чувств?

Она закрыла глаза, прижав голову к стоявшей на балюстраде мраморной вазе, и так углубилась в свои мысли, что не слышала ни шагов князя, который спускался с лестницы, ни бряцания его шпор на плитах террасы, и только когда он обнял ее за талию, она, вздрогнув, подняла голову.

– Это ты, Рауль? Как ты бледен, дорогой мой. Успокойся, молю тебя. Ты должен беречь себя для меня и ребенка. Ведь ты же не виноват в поразившей нас беде! Кто же может поставить тебе в упрек естественный гнев в такую минуту.

– Совесть шепчет мне, что волей или неволей, а я обагрил свои руки убийством, – прошептал князь.

– Бог знает твое сердце и знает, что ты был самым нежным отцом Амедею, несмотря на его сходство с Мейером. Но и из этого ужасного несчастья Провидение выделило добро; я вполне оправдана, ничто теперь не поколеблет твоей веры в меня, и нас ждет будущность, полная мира и любви.

– Валерия, дорогая моя, укор совести, что я несправедливо обвинял тебя, внушил мне снисхождение к Мейеру; он достаточно наказан, и мы примирились. Ты тоже постарайся простить ему.

– Я уже простила, Рауль, я сейчас видела его. Он проходил здесь и, подойдя ко мне, просил прощения, и я простила, так как прочла на его лице душевную муку. Он коротко сказал мне, что вы примирились, но ты расскажи мне все подробности.

Рауль передал ей свой разговор с банкиром и сообщил о своем решении.

– Что ты говоришь? – воскликнула Валерия. – Ты отказываешься от нашего ребенка? Он останется у Мейера и никогда не узнает, кто мы ему?

– Мы вынуждены поступить так в ограждение чести твоего отца и Рудольфа.