Мы расстались с этим добрым человеком у стен крепости герцога ровно в девять часов. Такого великолепия я и представить себе не мог. Зубцы стен украшали развевающиеся синие полотнища с ужасным знаком семьи Сфорца — гигантской змеей, пожирающей какого-то несчастного, а полдюжины гигантских печных труб выдыхали огромные клубы густого черного дыма. Вход через башню Филарета представлял собой угрожающего вида подъемную решетку с двустворчатой бронзовой дверью, отворяющейся внутрь. Самое меньшее пятнадцать одетых в униформу стражников бдительно охраняли вход, копьями протыкая мешки с зерном, ввозимые в крепость. Один из них указал мне путь. Мне следовало пересечь крепость с востока на запад и там спросить, где находится «траурная зала» для приема делегаций, прибывших на похороны донны Беатриче. От моего гида из Кремоны я узнал, что, когда наступит этот момент, весь город замрет. Хотя особой деятельности и так не было заметно. Я очень удивился тому, что секретарь иль Моро принял меня почти сразу. Этот рослый придворный с холодным невыразительным лицом принес извинения за то, что он не может провести слугу Божьего к своему господину. Тем не менее он скептически осмотрел мою верительную грамоту, убедился в подлинности папской печати и вернул мне документ. На его лице было написано сожаление.

— Мне очень жаль, падре Лейр, — маркиз Станга, как он мне представился, принялся изливать на меня поток неискренних извинений. — Вы должны понять, что герцог после смерти жены никого не принимает. Надеюсь, вы имеете представление о том, какое тяжелое время мы переживаем и как герцогу сейчас необходимо одиночество.

— Разумеется, — откликнулся я с не менее напускной учтивостью.

— Впрочем, — добавил маркиз, — как только закончится траур, я тут же извещу своего господина о вашем присутствии в городе.

Мне, конечно, не терпелось взглянуть в глаза иль Моро, чтобы понять, как на всех тех допросах, на которых мне довелось присутствовать, на самом ли деле в них сокрыт зловещий мрак ереси и совершенных преступлений. Но этот высокомерный франт в костюме из тончайшего сукна с кожаной отделкой и бархатном камзоле был исполнен решимости воспрепятствовать мне в этом.

— К сожалению, мы вынуждены нарушить нашу традицию и отказать вам в гостеприимстве, — сухо известил меня он. — Крепость закрыта, мы не принимаем гостей. Я призываю вас, падре, молиться за душу донны Беатриче и приглашаю прийти после похорон. Тогда мы сможем оказать вам достойный вас прием.

— Requiescat in расе , — пробормотал я, осенив себя крестным знамением. — Так я и поступлю. Я буду молиться и за вас.

Я испытывал странные чувства. В первую очередь, разочарование от того, что мое предварительное расследование откладывается из-за невозможности поселиться рядом с герцогом и его семьей и более-менее беспрепятственно перемещаться по крепости. Теперь мне предстояло позаботиться о жилье, чтобы заняться своими исследованиями. Для разгадывания тайны переданных Торриани документов, которые жгли мне сумку, требовались тишина, три тарелки горячей еды в день и достаточное количество времени на сон. Мне, как монаху, было бы неблагоразумно селиться среди мирян, а значит, как выяснилось, в моем распоряжении только два варианта: обосноваться в старом монастыре Сан Эусторджио или в новехонькой Санта Мария, что сулило вероятность встречи с Прорицателем, мысль о которой будоражила мое воображение. Определившись с крышей над головой, я смог бы целиком погрузиться в изучение материалов, переданных мне учителем Торриани в Вифании.

Должен признать, что Божественное Провидение поработало образцово. Сан Эусторджио оказался худшим из двух вариантов. Дело в том, что он был расположен в непосредственной близости не только от собора, но и от оживленного рынка: там всегда толклись любопытные, которых непременно заинтересовало бы, что именно привело сюда римского инквизитора.