Тогда ей был всего лишь годик, но кто знает, может, она каким-то мистическим, подсознательным образом все равно помнит это событие? Так ей, во всяком случае, кажется. Где-то в глубине ее души что-то шевелится, голоса превращаются в слова, картинки связываются в полузабытые воспоминания. И вот она вспоминает, как…
Кто-то стучит в дверь!
Каролина очнулась. Кто бы это мог быть?
Ах да, Ингеборг! Они ведь должны вернуть друг другу подарки.
Каролина поспешно хватает фотографию папы и бросает в верхний ящик комода. Вместе с Надей и Роландом. Их тоже нужно спрятать. Но Берта пусть останется. И дедушка. Этого достаточно.
Каролина на минуту задерживается перед зеркалом, поправляет прическу и «надевает» соответствующее выражение лица. Боже мой, как быстро промчалось время!
Она открывает дверь – на пороге стоит Ингеборг, протягивая ей голубой гиацинт.
– Счастливого тебе Рождества, Каролина!
– Спасибо. А ты не зайдешь?
– Ну разве что ненадолго.
Ингеборг кладет свою сумку, расшнуровывает и снимает ботинки, заходит в комнату.
– А почему ты не снимешь пальто?
– У меня мало времени. Мне так много нужно успеть… Ведь сегодня сочельник.
– Да, сочельник…
Но все же она снимает пальто и остается в красном шерстяном платье, которое словно озаряет комнату и сразу же создает праздничное, рождественское настроение.
Каролина приходит в восторг и просит ее подержать гиацинт. Ингеборг с удивлением смотрит на нее.
– Но это же тебе!
– Да-да, спасибо. Я просто хочу полюбоваться гиацинтом на фоне твоего платья. Голубое на красном.
Она берет Ингеборг за руку и подводит ее к зеркалу.
– Видишь? Правда, красиво?
Ингеборг кивает и оглядывается по сторонам.
– Как здесь много зеркал!
– Да. Они ведь нужны в нашей профессии. Чтобы видеть себя со стороны. Как тебя видят другие.
– Ах, вот как…
Ингеборг отдает гиацинт. Взгляд у нее задумчивый.
Ей кажется, что человек не может увидеть себя чужими глазами. Когда она сама разучивает роли, то никогда не пользуется зеркалами. Она работает совсем по-другому. Никогда не пытается наблюдать за собой со стороны. Доверяется собственному чутью, работает непосредственно с собой, изнутри, и тогда зеркало становится помехой. Она, наоборот, старается избегать зеркал. Чтобы они не мешали. Ей легко отвлечься. И она не терпит, когда за ней кто-то наблюдает.
Надо же! Какой разный подход!
Работая над ролью, Ингеборг ни капельки не волнуется о том, что в результате увидят зрители, в это время она совсем не думает о них. Впрочем, Каролина, не думая о зрителях нарочно, все же принимает их в расчет. И прежде всего ей кажется, что когда она играет по-настоящему, то становится напрямую зависимой от зрителей. Однако управлять собой не позволяет.
– Но ведь все это делается в первую очередь ради зрителей, не так ли?
– Не только ради них, – возражает Ингеборг, – для тебя самой это не менее важно.
Они усаживаются, между ними завязывается интересная и увлекательная беседа, и они не замечают, как проходит время – внезапно Ингеборг спохватывается:
– Боже мой! Уже темнеет! А мне нужно было так много успеть.
– Да, и мне тоже…
С серьезными лицами они смотрят друг на друга. Но тут Каролина не удерживается и прыскает со смеху.
– А что на самом деле нам нужно успеть? – говорит она. – Ты не знаешь?
Ингеборг неуверенно смотрит на нее.
– У меня так много… – начинает она. Но вдруг осекается и тоже начинает смеяться. |