– Я так и знала, что этим кончится, – печально сказала Дина, закрывая альбом.

Старик улыбнулся:

– Вы хотите сказать, Любовь Александровна, что петух прокукарекал? Ну что вы, дорогие, вам совершенно незачем меня бояться. Иван Михайлович Воробьев – догнивающий архивный червь, никому не желающий зла. Его дело – информация. А применение этой информации – уж увольте, я могу ее, конечно, передавать заинтересованным лицам, но никогда не поступлюсь теми этическими принципами, которые считаю незыблемыми.

– Мои пять лет – чистое безумие, вызванное случайностью, – пробормотал Туманов.

Но лицу старика пробежала тень. Но он продолжал улыбаться.

– Безумие, Павел Игоревич, – это тянущая боль, когда не в порядке суставы. Это сверлящая боль – от закупорки сосудов. А также стреляющая и жгучая – когда сильно раздражены нервы… А случайность – пустынный мираж. Ее не бывает. Любая случайность – порождение всеми забытой закономерности.

– Я не понимаю вас, – Туманов раздраженно поморщился.

– Объясняю. Ваши беды не случайны. И даже ваше появление на свет было отчасти запланировано и обусловлено протеканием одной весьма любопытной операции. Ее назвали «Отбор предков. Список А». Сорок восьмой год, если не ошибаюсь. Вы с рождения, Павел Игоревич, были подопытным кроликом рассматриваемой нами организации. Нравится вам это или нет.

Туманов открыл рот. Дина вполголоса выругалась. Или наоборот.

В дверь постучали.

– Да-да, Зоенька, – старик встрепенулся.

Вошла скромно одетая женщина лет сорока. Строго взглянула на гостей, потом на хозяина:

– Уже десять часов, Иван Михайлович. Мне кажется, пора проводить процедуру и укладываться спать. А гости пусть придут завтра.

– Ах, Зоенька, – мягко протянул старик. – Нам не дано узнать, что будет завтра. Так давайте сделаем исключение, хорошо? Мы еще часок позанимаемся, а завтра на часок подольше поспим. Я очень неплохо себя чувствую, вы же видите. Вы не поверите, Зоенька, общение – великий жизненный стимул.

«Домомучительница» неодобрительно покачала головой. При внимательном рассмотрении ее глаза оказались не такими уж строгими.

– Хорошо, – произнесла она с достоинством. – Однако назавтра вы обещаете быть паинькой, Иван Михайлович, не так ли?

– Всенепременно, – старик покорно склонил голову.

Женщина вышла.

– Зоя Ивановна, сиделка, – улыбнулся старик. – А также наставница, стряпуха, компаньонка и строгий завуч. Облучает вашего покорного слугу ионами, словно витаминами. Я устал ей повторять, что ионизацией можно удалить второй подбородок, а в моем возрасте самое время думать не о красоте, а о скромном уголке на кладбище.

Он замолчал, и наступила многозначительная пауза. Где-то далеко, за пределами садового участка, раздавался многоголосый гам.

– Табор на опушке, – прокомментировал старик. – И турнуть некому. Милицию купили с потрохами. Приезжают летом и живут до осени, пока все наркотики не распродадут. Чуть сезон – сплошное наказание: из дома лучше не выходить, у этих цыган разведка – сущий абвер. Не успеешь выйти – вмиг обчистят квартиру.

Казалось, он намеренно тянет время, заставляя собеседников нервничать.