Ему удалось выбить ятаган из левой руки Волгаря, однако тот не отступил ни на шаг. И чем дольше оцепеневшая Лиза смотрела на поединщиков, тем отчетливее видела, что удача постепенно клонится на сторону Волгаря. Казалось, легендарная сабля Джамшида вытянула из рук Сеид-Гирея последние силы и теперь ей уже нечем питаться – значит, и ее сила начала угасать, ее ярость – усмиряться. И вот наконец настал тот миг, когда рука Сеид-Гирея, притиснутого к самому борту, разжалась… таинственная сабля вывалилась из ослабевших пальцев и бесследно канула в море. В тот же миг рухнуло и мертвое тело молодого султана, который, чудилось, умер даже прежде, чем его поразил неистовый удар Волгаря.

Вопль Лизы потонул в радостных криках, которыми разразились победители. Безропотно бросавших оружие татар вязали, приковывали к скамьям, теперь их ждала участь гребцов.

Волгарь, тяжело переводя дух, рассеянно отвечал на объятия и рукопожатия сотоварищей своих, а взгляд его очей, сверкающих из-под раскосмаченных седых волос, был устремлен на Лизу. Вдруг, испустив пронзительный, торжествующий крик, он взмахнул ятаганом у самого лица своего, отсек клок бороды под подбородком и развеял его по ветру, будто избавился от некоего знака своего позорного и мрачного рабства.

– Миленко, воды! – гаркнул он. Серб тут же вытянул из-за борта и выплеснул на Волгаря два ведра морской воды.

Со счастливым юношеским смехом Волгарь хлопнул Миленко по плечу, так что тот рухнул на колени, а потом, глотнув из бурдюка, сделал, пошатываясь, несколько шагов к Лизе, какое-то мгновение смотрел на нее шальными голубыми глазами. Она впервые увидела косой шрам на его лице, и какое-то воспоминание мелькнуло в голове, но не успело обратиться в мысль, потому что Волгарь вдруг подхватил ее, стиснул в объятиях и понес в шатер на носу галеры.

Волгарь словно опьянел от усталости, от крови, от удачи, и Лиза была тем, чего только и недоставало победителю: наградой, и добычей, ибо прежде принадлежала его врагу, и просто женщиной, ласки которой он был лишен так долго. Никакой силы не хватило бы, чтобы воспротивиться тому яростному напору, с которым он смял слабые попытки отбиться, словно она была к тому же и противником, коего надобно во что бы то ни стало одолеть. Однако после первых, почти звериных натисков он разжал пальцы, стиснутые на ее горле, злобные укусы сменились жаркими поцелуями, а сквозь надсадное дыхание прорвались хриплые слова забытой нежности.

Лиза, которая едва не лишилась чувств от страха и боли, пришла наконец в себя и вдруг с изумлением ощутила, что нет у нее ни сил, ни желания противиться этой буре. Более того! Все существо ее рванулось навстречу внезапной страсти Волгаря, и сладостное безумие закружило голову. Она слила свои движения с его, она оплела его спину ногами. Ее влекло к нему так, как умирающего от жажды влечет к себе желанный источник. Чудилось, их тела, сплетенные объятиями, подъемлют и опускают волны неведомого моря. Сон ли, явь?.. Даже угроза смерти не смогла бы оторвать ее от этого тела, которое трепетало в ее руках, передавая и ей свой трепет, зажигая и ее своим огнем. Никогда прежде, ни с кем не знавала она такого накала страсти. Тяга к этому человеку поразила ее, подобно тому, как меткая стрела поражает свою жертву в самое сердце.

Дыхание Волгаря сделалось надрывным, и Лиза ощутила, как плоть его задела наконец заветную струну в ее лоне и снова, снова, снова трогает эту струну. Лиза застонала, вскрикнула… Волгарь уткнулся ей в шею, стиснул плечи до хруста: «Ну… еще!» Лиза билась под ним, играла бедрами, как рыбка на мелководье. Он мелко задрожал, заметался, застонал с хрипом: «Ох… Господи!» – и замер, изливаясь в нее весь без остатка.