— Ты понимаешь, оказалось, что мои пьянки были своеобразным «праздником непослушания», — объяснял он внезапную перемену образа жизни. — Я таким образом отстаивал свое право на собственный стиль поведения, это было способом защиты… А теперь мне не от кого защищаться.

Впрочем, я отвлекся.

Мой дом был очень старым. На одной из его стен я обнаружил еле заметную деревянную табличку, выпиленную в форме герба, на которой были вырезаны цифры 1867. Стало быть, дом был построен почти сто пятьдесят лет назад.

И все эти годы проживавшие в нем люди закидывали на чердак вещи, применения которым уже не могли найти, а выкидывать не решались.

Хозяев у дома за полтора века было несколько. Дом продавали и передавали по наследству. И чердак, как старый скряга, хранил все эти древние предметы, укутывая их от нескромного взгляда толстым слоем пыли.

Может быть, археология потеряла в моем лице достойного представителя, но та история, которую нам преподавали в школе, была настолько скучной и бездарной что у меня даже не возникало подобной мысли в том возрасте, когда принято выбирать свою будущую профессию.

Но теперь, смахивая пыль с предметов, я напоминал себе археолога, и мое сердце громко билось в предчувствии уникальной находки.

И предчувствие меня не обмануло.

На чердаке было много любопытных вещей: давно вышедшей из употребления домашней утвари, старой мебели и прочего, но я не стану утомлять вас подробным их описанием, а сразу же перейду к самой главной для меня находке, которая изменила мою жизнь и заставила взяться за перо.

В дальнем углу чердака под грудой поломанных стульев и вылинявших абажюров стоял тяжелый даже на вид старинный кованый сундук. Я сразу же обратил на него внимание, поскольку он явно был старше всех остальных чердачных вещей по крайней мере на полвека, и оставил его «на сладкое», то есть приступил к изучению его содержимого в последнюю очередь.

И эта последняя находка заставила меня позабыть про все остальные, благодаря чему они до сих пор лежат на чердаке, сваленные у выхода, и неизвестно, когда я удосужусь перетащить всю эту кучу в дом, как собирался вначале.

В сундуке были бумаги. Старые, пожелтевшие, но почти не пострадавшие от времени. Я поначалу принял их за документы тети Тамары, но прочитав дату на первом же из писем, моментально понял свою ошибку, потому что она относилась к середине девятнадцатого века, то есть на добрые семьдесят лет раньше, чем появилась на свет моя двоюродная бабушка.

К тому времени на чердаке было уже темновато, а когда мне удалось с помощью веревок, рискуя сломать шею, спустить свои сокровища на землю, солнце уже почти спряталось за горизонт.

Я взмок от непривычно тяжелой физической работы, кожа чесалась от вековой пыли, но мне было не до этого, и едва сполоснув лицо и руки теплой водой, с головой зарылся в найденные мною бумаги.

Наверное, нужно объяснить, что же до такой степени заинтересовало меня, что забыв про сон, я просидел подобно скупому рыцарю перед сундуком почти до утра.

Во-первых, меня действительно привлекает история, но, скорее всего, я вел бы себя значительно спокойнее, если бы не фамилия автора писем и дневников. Это была моя фамилия, фамилия моего отца, то есть фамилия моего рода. И значит все эти бумаги принадлежали какой-то моей родственнице, родившейся еще при Пушкине.

Признаюсь, что, как и большинство моих сверстников, до той поры практически ничего не знал о своих предках дальше бабушки с дедушкой, да и то лишь по материнской линии.

А теперь у меня появилась возможность проследить свои корни аж до XVIII века, а это по нынешним временам — невероятная удача.

А когда я понял, чем занималась сто пятьдесят лет назад моя родственница — я не поверил своим глазам.