Судебный исполнитель, метис, опечатывает все предметы домашней обстановки.

Я прохожу в комнату Саида, где еще сохранился аромат благовоний, сжигаемых во время обряда очищения умершего. Я иду дальше в чулан, служивший чем-то вроде лаборатории для санитара: все пузырьки, которые я здесь видел, разбиты, и суданец уносит осколки, собираясь бросить их в море.

— Кто велел тебе выбросить эти склянки?

— Каваджа, сопровождающий Омара.

Я тщетно ищу пузырек с надписью на этикетке «Морфий, 10 %». Занни наверняка приказал его уничтожить. Мои догадки подтверждаются.

Обернувшись, я замечаю в темном углу комнаты сидящую на корточках старую рабыню, она плачет в тишине. У других потерянный вид. Лишь эти люди производят впечатление искренне оплакивающих смерть Саида. Я спрашиваю у одного из них:

— Где старый евнух, никогда не отлучавшийся от Саида?

— Камес? Он уехал на остров Сейл-Джин, чтобы подготовить могилу для нашего господина.

— Знаешь ли ты, как он умер?

— Я не видел, я спал в саду, но мне известно, что после отъезда лечившего его абиссинца ему стало очень плохо. Другой санитар прибыл только вчера вечером. Стоны нашего господина были слышны у самой калитки, и мы все молились за него. Санитар дал ему лекарство, и он вскоре уснул. Была уже ночь, когда меня разбудили крики женщин.

Я также узнаю, что Камес, встревоженный тем, что его хозяин больше не шевелится, дотронулся до него и почувствовал, что тот уже почти остыл. Саид был мертв.

— А где санитар?

— Он исчез. Наверное, он отправился в Джюмеле и сел там на судно с аскерами, побоявшись, что с ним здесь расправятся. Это он убил хозяина, будь уверен, но Господь велик, и мы все ему подвластны. Да обрушит Аллах проклятье на его голову!

Все знатные люди из окрестных селений приезжают на ослах, а с соседних островов приплывают на лодках.

Они садятся на фелюгу, куда перенесен покойник. Занни спорит: он пытается убедить других взять фелюгу на буксир, так как стоит штиль. Наконец, Саид отправляется в свое последнее плавание по внутреннему морю архипелага. Кажется, что оно отдает ему почести своим поблескивающим покоем, раскинув вокруг погребальной процессии чудесный перламутровый ковер.

Скоро фелюга превращается в маленькую точку, и белое пятно савана подрагивает в горячем воздухе, словно прощается с нами, колеблемое таинственным дуновением. Затем все исчезает вдали среди плоских островов.

И тогда поднимается южный бриз, который накидывает из-за горизонта свое широкое синее покрывало на перламутровое зеркало тихой воды. Кажется, все море участвует в похоронах этого великого старца, ведь он пожелал доверить ему охранять свою могилу на пустынном острове, открытом ветру и палящим лучам солнца. Тяжелые волны, гонимые южным муссоном, бег которых внезапно останавливает этот островок, восставший из морских глубин, будут биться в узкую полоску берега, швыряя к изножью могилы клочья белой пены.

Темными ночами на рифе будут вспыхивать фосфоресценции, отбрасывая синеватые отсветы на стены одинокой гробницы.

В ночной тишине усопшего посетит таинственная луна, волшебные лучи которой проникают в глубь морей. Я ищу ее глазами, вспоминая о легендах, рассказанных мне старым арабом. Вот она, бледная, как лоскут облака, едва видимая, застывшая в синем небе.

Она подобна забытому верному другу, но сегодня вечером, когда на острове опять воцарится одиночество, луна засияет над утесом, покинутым людьми. И однажды она явит свой лик, чтобы отомстить за старца с душой художника, который умел ее любить, вкладывая все свои мечты в этот холодный волшебный свет.

Я предчувствую, что она еще сыграет какую-то роковую роль в этой драме, и последующие события показали, насколько каждый из нас подвластен своей судьбе: похоже, даже и неодушевленные предметы обретают разум, направляя нас на путь, предначертанный свыше, и мы проходим его до конца, даже если он и ведет нас к пропасти.