– Типун тебе на язык!!! – взвыл владыка. – Не дай Бог, чтобы латиняне в Болгарию пришли!

– Туда латиняне ни ногой. Там османы будут….

– Не бывать тому! – гневно сверкнув глазами, выкрикнул Киприан. – Не может быть такого, чтобы православие на колени упало!

– Да не упадет, – смягчился пенсионер. – Руси хоругвь эту нести – задача на века оставшиеся. Центром, что земли объединит вокруг себя, да примирит врагов лютых.

– Ну, слава Богу, – с облегчением перекрестился митрополит.

– Больше я тебе скажу: разрастется княжество, да станет на полмира. И до того дойдет, что будут бок о бок жить здесь и латиняне, и православные, и те, кто с Кораном в руках в мир идут. Непростое соседство то будет, – внимательно следя за реакцией Киприана, негромко продолжал мужчина, – да те, кто любовь настоящую в сердце хранит, найдут, чему друг у друга научиться. Прочие же – сами себе на уме.

– Замолкни, чужеродец, – прошипел лишь в ответ Бугыцнит. – Ох, в грех не вводи!

– Что замолкни? Не нравится? – оскалился в ответ тот. – Все вы так! Пока чужеродец то, что слуху любо, глаголить начинает, так все и рады. – А как что нелепое, так на кол, в поруб, да замолкни!

– Замолкни! – истово крестя Николая Сергеевича, прошипел священнослужитель.

– А кто научить просил, что да как говорить?! – оскалился в ответ преподаватель. – А кто за советом явился?! Ты ко мне пришел, а не я к тебе! Я от мира ушел, отринув то, что ведомо мне, да теперь лишь делаю, что князю обещал! – подавшись вперед, яростно выплевывал слова Николай Сергеевич. – Ан нет! Чужеродец знает все, да на все ответ есть у него! Значит, к чужеродцу и дорога прямая! А кто я для тебя, а? Да потешный! Юродивый!

– Да что ты, чужеродец?! – отпрянул назад владыка. – На себя-то не наговаривай, да на других хулу не кажи! С чего ты мне вдруг и юродивый?

– А чего по имени не зовешь, а?! А чего чужеродцем все кличешь?! Все одно, что медведя в клети! – Николай Сергеевич выплеснул на митрополита остатки гнева.

– Есть правда в словах твоих, – закрыв глаза и вновь перекрестившись, отвечал старик. – Прости, коли не так чего, да уж больно слова твои жестоки. – Оба замолчали, словно думая, что теперь делать. Так и сидели, не проронив ни слова более. Уже и лучина, догорев, истлела, обронив угольки в подставленную снизу кадушку, и те с недовольным шипением погрузились в воду. Уже и Ждан, в предбаннике поджидающий, проковылял в помещение и, запалив новую лучину, так же неловко исчез за перегородкой, а они все молчали; каждый о своем. Киприан – потому, что в думы невеселые погрузился. Булыцкий – потому, что, честно сказать, достало его это все.