Невозможно понять трагического завершения событий, не представив себе состояния эйфории, в которой пребывал в те недели двор, от государя до последнего жильца. Пугавшая «верхи» гражданская ненависть, казалось, сошла на нет; даже казаки, продолжавшие буйствовать на Тереке и Волге, успокоились, когда Дмитрий Иванович пригласил в Москву их атамана Илейку из Мурома (Илью Муромца), провозглашенного ими царевичем Петром Федоровичем. Столица принаряжалась: ради торжеств и военных приготовлений царь не жалел жалования и щедро раздавал служилым людям драгоценные материи на парадное платье.

Готовилась не только царская свадьба. Представителям знатнейших родов, которым Годунов запрещал жениться, опасаясь, что они наплодят соперников его потомству, Дмитрий Иванович сам посоветовал последовать своему примеру. Не только молодежь, но и старцы с трудновообразимой прытью отыскивали себе невест. Уж на что, казалось, на ладан дышит боярин князь Федор Иванович Мстиславский — ан и его потянуло согреть старческую кровь и жениться на молодой девице, двоюродной сестре царицы-матери. Старик Василий Шуйский, отвлекшись, казалось, от злокозненных замыслов, распалился взять за себя во внучки годящуюся княжну Лобанову-Ростовскую (тоже свойственницу Нагих).

Выезды государя приветствовали толпы богато одетых москвичей, вкушавших прелести мира и свободы предпринимательства. Праздничный дух мотовства проник в ряды почтенных горожан, вечерами подсчитывавших возрастающие доходы и имевших средства соперничать в роскоши с задававшим тон в моде дворянством. Москва отстраивалась и расширялась; за волной благоприятной экономической конъюнктуры следовало ожидать демографический взрыв, который при тогдашней малонаселенности не вызывал опасений.

24 апреля торжественное собрание при дворе принимало воеводу Юрия Мнишека, опередившего поезд невесты, чтобы участвовать в приготовлениях к свадьбе. Царь встретил будущего тестя на высоком золоченом троне из серебра, под балдахином, увенчанным двуглавым орлом из чистого золота. Поверх жемчужной мантии Дмитрия Ивановича лежало алмазное ожерелье с рубинами, к коему подвешен был изумрудный крест. Над головой государя, украшенной высокой короной, осыпанной драгоценными каменьями, висела знаменитая икона Курской Богоматери в роскошном окладе.

Серебряные львы и грифоны охраняли трон и поддерживали витые столбы балдахина, украшенного кистями низаного жемчуга и каменьев, среди которых выделялся огромный топаз. От трона спускались ступени, крытые золотой парчой. По сторонам ступеней со стальными топориками на золотых рукоятках стояло по двое рынд в белом бархатном платье и белых сафьянных сапогах, с толстыми золотыми цепями на груди.

Кресло патриарха Игнатия стояло по правую руку царя. Черная бархатная ряса первосвященника выложена была по краям широкой полосой жемчуга и драгоценностей, алмазный крест сверкал на белом клобуке, эмалевые панагии в самоцветах переливались на груди. По левую руку от Дмитрия Ивановича в парчовой ферязи на соболях стоял с обнаженным мечом великий мечник Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, молодой и многообещающий воевода.

Ниже патриарха находились скамьи митрополитов, архиепископов и епископов. Далее вдоль стены палаты сидели бояре и окольничие; скамьи для членов Думы располагались и слева от трона. Думные дворяне и думные дьяки стояли на персидских коврах. Игнатий благословил собрание поданным ему на золотом блюде большим чудотворным крестом и окропил святой водой из серебряной чаши. На приветствие приезжих отвечал только посланник Власьев; царь чинно молчал.

По лицу Мнишека было заметно, что он растерялся, увидав некогда бедного соискателя престола во всем блеске царственного величия. Старый магнат не утратил шляхетской фанаберии и даже позволил в своей речи нескромные намеки на прежнюю ничтожность государя, но патриарх Игнатий видел, что в главном он будет более уступчив, чем намеревался.