Свет исходил от устрашающе кровавой луны и растекался над Крестовой палатой в пелене густо сыплющегося снега, сквозь которую до Игнатия доносился шум просыпающейся по тревоге столицы. Вопли усиливались; в нескольких местах темноту прорезало взметнувшееся к небесам пламя пожаров.

«Караул, православные! — вопили на улицах громкоголосые глашатаи. — Поляки убивают государя! Не пущайте в Кремль ворогов! Бей ляхов!» Отряд литовских всадников, поднятый по тревоге, был заперт в одной из улиц рогатками и истреблялся озверелой толпой. Войска и простонародье шли на приступ занятых иноземцами дворов и почти всюду резали их еще не одетыми.

Под грохот выстрелов было слышно, что в нескольких местах литва успела организовать оборону. Опытные воины посольской свиты, шляхта и гайдуки крупных магнатов вырубили ворвавшихся в их дворы и упорно отстреливались из-за частоколов, заваливая улицы трупами и не позволяя сжечь себя в домах.

Те, кто пытался бежать из города, гибли ужасной смертью, зато оставшиеся сражались отчаянно; москвичи, среди которых были юноши и даже маленькие дети, вооруженные ружьями и луками, топорами и саблями, копьями и дубинами, бросались на приступ с воплями: «Бейте ляхов, тащите все, что у них есть!» — и умирали в большом числе, пока не поостыли и не засели за спешно возведенными баррикадами.

Многотысячные войска, толпа и преступники, выпущенные из застенков, хлынули на Красную площадь; вскоре весь Кремль был окружен. Дмитрий Иванович уже не мог надеяться на организованную помощь, хотя и не знал об этом.

Первые люди, прибежавшие к Лобному месту, видели стоявший на площади отряд в двести всадников в полном вооружении. Здесь был глава заговора и основные его участники: несколько бояр и дворян со свитой военных холопов, верных псов своих господ.

Отряд спокойно направился через мост к Фроловским (Спасским) воротам, протискиваясь между лавчонками, торговавшими днем книгами и картинками. Куцая фигурка Василия Ивановича Шуйского неуклюже покачивалась на спине могучего жеребца. Погребенный под грудой доспехов боярин держал в одной руке крест, в другой обнаженный меч. Шум в Кремле показывал, что там проснулись. Народ на площади криками ободрял воинов, едущих на защиту царя от злых иноверцев. Последний всадник скрылся в глубоком проезде башни. Ворота замкнулись.

Подойдя к балюстраде гульбища, Игнатий глядел на вереницу темных всадников, проезжающих мимо Крестовой. Они спешились на площади, озарившейся свечами, принесенными из Успенского собора. Кто-то из клира был явно причастен к ночной затее. Патриарх не вмешивался, когда на площади засветился драгоценный оклад Владимирской Богородицы. У образа возился предводитель пришельцев. Вскоре до Игнатия донесся его дребезжащий голос: «Во имя Божие идите на злого еретика!» Затем раздался рев здоровенных глоток.

«Выдай самозванца!» — кричали кому-то, скрытому во тьме переходов. Это был Петр Басманов, второй раз посланный государем разузнать причины переполоха. С больной после пированья головой Дмитрий Иванович успокоился сначала сообщением, что где-то в городе, видать, пожар, и вернулся в опочивальню. Он поднялся вторично, когда заговорщики уже ломились во дворец, но не могли еще преодолеть защиту стойких немцев.

«Ахти мне! — сказал вбежавший в покои Басманов, обманутый заговорщиками. — Ты сам виноват, государь! Все не верил, что вся Москва собралась на тебя!» Вместе с грозным шумом столицы это известие на время парализовало царя, но тут в покои ворвался заговорщик, сумевший обойти стражу. «Что, еще не выспался, недоношенный царь?! — кричал он. — Почему не выходишь и не даешь отчета народу?» Басманов разрубил ему голову палашом, и безоружный Дмитрий Иванович бросился вслед за верным слугой к крыльцу.