Говоря так, Ангерран де Мариньи наполовину вытащил из ножен кинжал и, величественный, прекрасный в своем отважном порыве, испепелил Валуа взглядом.

Граф попятился, побледнев от ярости; присутствующие сеньоры содрогнулись.

– Клянусь смертью Господней! – воскликнул Жоффруа де Мальтруа. – Если при французском дворе существуют такие подозрения, нам остается лишь переломить надвое шпаги и постричься в монахи!

– Так и есть! Именно! – загалдели другие. – Сир, Ангерран де Мариньи – столп королевства!..

Но неистовая апострофа первого министра уже произвела свой эффект на Людовика X, рассеяв все его сомнения.

– Твоя правда, Мариньи, – сказал он, – ты вне подозрений, и вот моя рука!

Ангерран де Мариньи преклонил колено, схватил королевскую руку и поцеловал ее.

Граф де Валуа выдавил из себя улыбку, в которой явственно читалось: «Мы еще не закончили!»

– Сир, – произнес Мариньи, поднимаясь на ноги, – я сегодня же ночью перетряхну все подозрительные дома, где могут обитать колдуны и колдуньи, и уже завтра виновные предстанут перед судом.

– В этом нет необходимости! – проговорил Валуа.

То было всего лишь слово, произнесенное спокойным голосом. И тем не менее это слово заставило Мариньи вздрогнуть. Необъяснимый страх закрался к нему в сердце.

– Нет необходимости? И почему же? – вопросил он.

– Как первый министр, – пояснил Валуа, – вы должны понимать, что раз уж я обнаружил эту фигурку, то, должно быть, знаю и ту колдунью, которая ее изготовила… Сир, если позволите!.. Раз уж эта колдунья – в наших руках, то почему бы нам не опробовать ту великолепную виселицу, что была воздвигнута по приказу первого министра… виселицу Монфокон?

– Колдунья? – изумился Мариньи. – Так это женщина?

– Девушка! – промолвил Валуа, сопроводив это слово взглядом, какой бывает у тигра, забавляющегося со своей добычей.

Нечто вроде одного из тех мрачных предчувствий, что вдруг обуревают нас, острой иглою поразило Мариньи прямо в сердце.

«Девушка», – прошептал он машинально.

А Валуа, с налившимися кровью глазами, с триумфальной улыбкой, еле сдерживаемой в уголках губ, продолжал:

– Девушка, проживающая неподалеку от Тампля, этой обители проклятых колдунов, что были сожжены по-вашему, Ангерран де Мариньи, приказу! Девушка, проживающая в небольшом владении, которое называется Ла-Куртий-о-Роз!.. Девушка, которую зовут Миртиль!..

У Ангеррана де Мариньи подкосились ноги.

Он поднес руки к вискам, глухой стон сорвался с его бледных губ, и он поднял на своего противника растерянные глаза – глаза, просившие о пощаде!.. Мариньи признавал свое поражение!.. В этом безотчетном жесте заключалась вся его обращенная к Валуа отчаянная мольба.

Валуа же, скрестив руки на груди, капля по капле испивал этот желчный и приятный напиток победы. Это длилось не более чем мгновение. Мариньи уже приходил в себя. План в его голове созрел с головокружительной стремительностью.

Получив – а так оно, несомненно, и будет – приказ арестовать колдунью, он явится за дочерью и убежит вместе с ней! О том, чтобы попытаться снять с нее обвинения, в те мрачные годы чудовищных суеверий не могло быть и речи; то была затея не менее безумная, чем попытка пролить солнечный свет в полночь.