— Ну надо же, какие превратности судьбы, — изрекла Кларисса.

Ви только вздохнула и повела нас обратно в кухню.

— Я осталась здесь, — сказала она. — Потому что он на следующий день уехал в Манхэттен, а я все ждала, ждала и ждала, когда он вернется и сделает мне еще одно такое «деловое» предложение. Но он все не возвращался. А потом, когда мы увиделись, я была уже на пятом месяце, а он шел под ручку с женой и я просто не могла сообщить ему такое. О том, что он собирался жениться, я понятия не имела, зато одного взгляда на них мне было достаточно, что-бы понять — эта парочка долго вместе не протянет. Поэтому я решила подождать примерно год (дольше, как мне казалось, они не продержатся), а потом явиться к нему с ребенком на руках и сказать: «Ты только посмотри на эту крошку — она чистая твоя копия!» — Тут Ви умолкла и покачала головой, затем вздохнула и грустно прибавила: — В те времена я читала слишком много исторических романов.

— Но этого так и не произошло. Ты так и не показала меня ему. Да? — спросила я.

— Да, этого так и не произошло, — согласилась она. — Его первый брак продлился пять лет. Поначалу я, конечно, была несколько выбита из колеи. Как-то встретила его жену в магазине, пошла напилась и попыталась подпалить его крыльцо. Оно, правда, было каменное, поэтому не загорелось. Но постепенно я успокоилась на его счет, взглянула на все с точки зрения здравого смысла и больше уже не хотела, чтобы он узнал. Думаю, Вилли, он никогда не догадывался, кто ты такая на самом деле, а этот дурацкий поджог скорее всего списал на мои антикапиталистические убеждения. Он так и не узнал, что ты его дочь.

После этих слов мы погрузились в молчание. Кларисса задумчиво прихлебывала из кружки чай, и кружка в ее худеньких ручках казалась такой огромной, что мне захотелось вырвать ее у нее, пока она не вывихнула себе запястья. Я посмотрела на мать и в ее глазах увидела какой-то странный блеск — то ли радости, то ли гордости, то ли облегчения. Я нахмурилась, и так мы смотрели одна на другую, пока меня не осенило. Возможно, таков как раз и был хитрый план моей Вивьен. Ведь она знала меня как облупленную, знала о свойственной мне одержимости, знала, что я отнесусь ко всему по-детски. Она не могла просто взять и сказать мне, кто мой отец, она считала, что я должна ощутить на собственных плечах всю тяжесть того, что было взвалено на нашу семью. Это откровение я должна была заслужить, отработать. От переизбытка чувств мне хотелось что-то швырнуть — вазу, книжку, преподобного Молокана, — но мать остудила меня одним жестом, послав мне через стол воздушный поцелуй и усмехаясь в кружку.

И тут я услышала тихий скрежет, как будто у нас под ногами шебуршилась мышь, — я даже заглянула под стол. Распрямившись, я обнаружила, что Ви с Клариссой смотрят на преподобного Молокана. Лицо у того побагровело, щеки раздулись, глаза превратились в щелочки, и этот скрежечущий звук издавал, оказывается, он. Сдерживаться он больше не мог, и тихий скрежет сменился раскатистым хохотом. Он заливался до слез, аж стул под ним ходил ходуном, скрипел, трещал и едва не разваливался. Глядя на то, как он покатывается со смеху, как трясется на его мясистом пузе крест, я тоже не смогла сдержать улыбки.

— Ну ты даешь, Вивьен!.. — с трудом выговорил он, давясь от смеха. — Ну надо же, подожгла ему крыльцо!

— А вот это уже круто, — сказала я матери. — По правде, ни за что бы не подумала, что он отреагирует смехом.

Горделиво поведя бровью, мать ответила:

— А ты думала, я до конца жизни теперь буду общаться только с каким-нибудь занудой?

Кларисса явно хотела что-то сказать, даже губки скривила в своей иронической манере, но передумала и поспешила уверить Ви:

— Кто? Ты? Нет, Ви.