Изменить размер шрифта - +
Вот я и решила еще побольше припугнуть ее, наплетя, что мой двоюродный братец Билли-Боб (на самом деле несуществующий) непременно захочет покатать нас на своем снегокате. А еще объяснила, за что мою бабушку (тоже несуществующую) прозвали Выпивохой — за то, что она якобы открыла свою первую пивную банку в девять лет. Открыла с утреца и продолжала в том же духе весь день, нимало не беспокоясь тем обстоятельством, что время от времени валялась на полу в полной отключке и только успевала повернуться на бок, чтобы поблевать. Весь север штата Нью-Йорк вымирает — так объяснила я Клариссе и рассказала, как мы с друзьями потешались над названиями окрестных городов: Сиракузы — Сирые Кузи, Олбани — Долбани, Онеонта — Ой-Не-Он-Ты.

Кларисса только успевала удивленно морщить лоб, но, когда мы, обогнув озеро, въехали в Темплтон и она увидела старинные особняки и сверкающие чистотой улицы, наводненные толпами восторженных туристов, прямо-таки просветлела и оживилась.

— Вот так сюрприз! — удивленно сказала она, повернувшись ко мне. — Какой изумительный город!

— Ну да, довольно милый, — засмущалась я.

— Нет, не милый, а просто идеальный!

Кларисса и моя мать мгновенно поладили — Ви даже оставалась с нами полуночничать с пирожными и винцом и много смеялась; я в жизни не видела ее такой веселой.

Благодарение в тот год выдалось на редкость снежным, и, когда мать однажды дежурила в ночь, мы с Клариссой отправились на праздник огней в Музей ремесел. Там в сугробах были вырыты чаши, в них мерцали огни, подсвечивавшие эти снежные шары изнутри золотистым светом. В свежем морозном воздухе пахло кедровой стружкой и сладковатым потом лошадок, катающих нас в санях. Перезвон бубенцов сливался со звуками скрипки, несшимися из таверны Шермана, где вовсю отплясывал народ, и с веселыми воплями ребятишек, затеявших бой снежками.

Потолкавшись в народной аптеке, мы с Клариссой потом долго стояли там на крыльце, любуясь стилизованной под старину деревней. Только что мы нанюхались всяких целебных снадобий — пиретрума, тисового бальзама, прополиса, сушеной ивовой коры; мы щупали модель человеческой головы и разглядывали черных жирных пиявок, ползавших по дну аквариума. Аристабулус Мадж, подрабатывавший здесь смотрителем — а вообще он был городским аптекарем, — добродушно наблюдал за нами, склонив голову набок, а потом вручил нам ароматные лавандовые мешочки для белья.

На-ка вот бери, Вилли Темпл, — сказал он мне, по своему обычаю назвав меня такой фамилией.

И я, как всегда, притворилась раздосадованной:

— Вилли Аптон.

— Да называй как хочешь, — продолжил он и, по заведенному, хитровато мне подмигнул.

Когда мы вышли, Кларисса вздохнула:

— Я чувствую себя какой-то фифой. Чудно, правда?

Я посмотрела на ее дорогущие сапоги, джинсы за три сотни баксов и улыбнулась.

А потом сказала то, о чем думала в тот момент и что прозвучало не менее чудно. Сказала я следующее. Когда у людей закончится нефть, как пророчит мой преподаватель экономики, когда вся наша инфраструктура развалится и мы не сможем обеспечивать себя привычными товарами, нам всем придется прийти в этот Музей ремесел и начать осваивать заново давно забытые и жизненно важные искусства. И я лично буду этому очень рада.

— Наш мир самодостаточен! — Говоря, я была так возбуждена, что, конечно, не видела, какую рожу скорчила тогда Кларисса. — В этом музее целый кладезь забытых знаний. Здесь делают все — обувь, бочки, колеса, метлы; ткут полотно. Здесь можно научиться животноводству и народной медицине. Это место что-то вроде запасного генератора, поддерживающего культуру. Когда рухнет цивилизация, мы можем просто приехать в Темплтон.

И только дойдя до финальной пламенной речи и посмотрев на Клариссу, я поняла, что разозлила ее.

Быстрый переход