— Есть, сэр,— выдавил я из себя.

— Немецкая комиссия по контролю за соблюдением условий прекращения военных действий, навязанных нацистами Франции в 1940 году, находится в Касабланке. Вы должны попытаться заставить ее поверить, что если мы решимся на вторжение, то будем осуществлять его в Дакаре. Методы, которыми это лучше сделать, я оставляю на ваше усмотрение.

Я с трудом сглотнул — так, словно через мое горло проскочили и упали в желудок все огромное значение и смысл, стоявшие за этими небрежно произнесенными словами, а полковник Донован, завершая разговор, сказал:

— Лучше всего вам отправиться туда через Лондон, Лиссабон и Гибралтар и собрать там сведения, которые вам сможет предоставить британская разведка. Это все.

Я чувствовал себя, как Красная Шапочка, которой предстояло войти в полночь в лес, полный волков. Мое воображение немедленно принялось рисовать ожидавших меня зловещих агентов гестапо, нацистских супершпионов и применяемые ими хитроумные способы убийства.

Несколько дней спустя я узнал, что являюсь «вице-консулом» и служу в государственном департаменте. Донован использовал такое прикрытие для своих агентов, действовавших на официально нейтральной территории вишистской Франции.

Я прошел в Вашингтоне краткий курс инструктажа по пользованию кодом и еще кое-каким мелочам. На тот момент разведывательной школы с продолжительной и разносторонней подготовкой, в которой наши агенты обучались бы всему — от взламывания сейфов до техники общения с другим агентом на углу улиц во вражеском городе с минимальным риском быть разоблаченным — еще не существовало. Я даже не знал, как вскрыть ящик стола, и, летя в Лондон, прекрасно сознавал свою неподготовленность.

Затем произошло первое из Удивительных Совпадений. Английская девушка, с которой я познакомился через своих друзей, каким-то образом догадалась, что я собираюсь в Северную Африку, и стала просить меня найти очень дорогого ей друга, австрийца по имени Фредди, который служил во французском Иностранном легионе и теперь, видимо, находился в вишистском концентрационном лагере у Касабланки, и помочь ему. Я был отзывчивым и безотказным шпионом и, хотя никто не должен был знать, куда я направляюсь, смущаясь, пообещал, что постараюсь разыскать ее друга.

В Лондоне, Лиссабоне и Гибралтаре у меня состоялись встречи с высокими чинами британской разведки. Все это были подтянутые, сурового вида люди, державшиеся со спокойной самоуверенностью и заставлявшие меня чувствовать себя не в своей тарелке. Они рассказали мне о генерале Теодоре Ауэре, руководителе немецкой комиссии по контролю за выполнением условий перемирия. Судя по всему, это был весьма грозный противник, и организованная им контрразведывательная служба действовала эффективно и безжалостно.

Англичане с сомнением качали головами, когда заходила речь о моих шансах убедить герра генерала в чем-то важном, что на самом деле не являлось правдой: это был старый лис. А мне самому следует быть очень осторожным, предупреждали они, нацисты умеют управляться с причиняющими им беспокойство людьми — их заманивают в глухие переулки и там убивают. Когда мой самолет готовился к вылету из Гибралтара, один англичанин похлопал меня по плечу и сказал:

— Удачи вам, старина. Мы будем думать о вас.

Мне показалось тогда, что я слышу в его голосе похоронные нотки.

В Касабланке лишь несколько наших высших дипломатов знали о том, чем занимались люди полковника Донована. Профессиональные сотрудники основного штата консульства испытывали постоянное раздражение и недовольство своими молодыми и какими-то странными помощниками, которые проявляли мало интереса к консульской работе и имели совсем не консульскую привычку общаться с десятниками докеров, рыбаками и тому подобными личностями.