– О заключении на «Глаз тигра» или, – на щеке у Мэтью дернулся нерв, но голос остался ровным, – … о другом?

Он даже не смог выговорить слово «отец». Тяжело ей придется.

– Я, пожалуй, выпью. – Она достала бутылку «Курвуазье Наполеона». – Хочешь рюмочку?

– Она мне понадобится? Ли выдержала его взгляд.

– Возможно.

Мэтью напомнил себе, что любит Ли и готов простить ей все что угодно.

– Тогда давай.

Коньяк согрел Ли, но легче ей не стало.

– Я действительно попросила Уильяма дать заключение о невозможности ставить «Глаз тигра», но только потому что пыталась спасти твою жизнь.

Она рассказала об угрозах Брендана Фарадея и почему восприняла их всерьез – не называя Тины. Это никого не касается.

– Мне было очень тяжело, но я считала, что у меня нет другого выхода.

– Сказала бы мне.

– И это еще больше укрепило бы твою решимость ставить этот фильм.

– Конечно. Но, по крайней мере, мы бы сражались вместе. И если бы своевременно остановили этого подонка, он сейчас не наложил бы лапу на студию «Бэрон».

– Ты в курсе?

– Ли, – с изрядной долей терпения произнес Мэтью, – ты сама говорила: мы живем в маленьком городе…

– Выходит, все знают, что Фарадей с Мариссой пытаются отобрать у меня студию?

– Боюсь, что так.

– Как молва оценивает мои шансы?

– Честно?

– Да.

– Как близкие к нулю.

Ли вздернула подбородок – в прошлом этот жест и восхищал, и раздражал Мэтью.

– Я не позволю. Не знаю, что я сделаю, чтобы им помешать, но так будет.

Он поднял свою рюмку.

– Не сомневаюсь, дорогая. Кроме того, я сам кое-что предпринял – может, удастся убить двух зайцев сразу.

– То есть?

Он пожал плечами.

– Потом скажу – если подтвердится моя догадка. Ладно, теперь я понял историю с «Глазом тигра».

– И?..

– И хотя мне жаль, что ты раньше не сказала, я ценю твое старание доброй жены спасти жизнь своему мужу.

Некоторое время стояла тягостная тишина. Потом Ли разлепила губы.

– Теперь самое трудное.

Она дрожащей рукой налила себе еще коньяку. Мэтью прикрыл свою рюмку ладонью, показывая, что не хочет. Что бы она ни рассказала о своих отношениях с отцом, он должен выслушать это в трезвом состоянии – иначе можно все испортить.

Они сидели друг напротив друга на табуретах, соприкасаясь коленями.

– Продолжим разговор в каком-нибудь другом месте, – предложил Мэтью. – Где чуточку уютнее.

Они прошли через холл и расположились в нише их бывшей спальни – далеко от кровати. Сколько раз в прошлом эта ниша служила им прибежищем от внешнего мира и сложностей жизни!

– Ну вот, – сказал Мэтью, обнимая Ли за плечи и привлекая к себе на грудь. – Я готов. – И это действительно было так – благодаря знакомому теплу ее тела. Она не может сказать ничего такого, что изменило бы его чувства.

Черпая мужество в его объятиях, Ли закрыла глаза.

– Это случилось очень давно, и память об этом много лет была заблокирована в моем сознании.

Слава Богу! Если бы она регулярно, как дала понять Марисса, вплоть до последних лет спала с Джошуа, разве она могла бы вычеркнуть это из памяти?

– Он тебя изнасиловал?

– Нет. Не совсем. Господи, все так сложно! Дрожащим голосом она поведала ему обо всем – о предательстве Джошуа, о блокировке и моральном гнете, не позволявшем ей осознать природу той власти, которую над ней имел отец; о своем шоке, когда насмерть разящая правда вырвалась наружу; о страхе, что это из-за нее с ним приключился удар, и о всепоглощающем чувстве вины и стыда оттого, что, поставив себя выше матери и сестры, став «принцессой» Джошуа, она способствовала своему бесчестию.