Одной из моих обязанностей была доставка грязного белья постояльцев в расположенную неподалеку прачечную и обеспечение их чистыми постельными принадлежностями. Дмитрий знаками объяснил мне — по-другому общаться в присутствии жильцов мы не могли, — что я не имел права входить в комнаты без стука. Мне надо было постучать в дверь, дождаться, когда ее откроют, и вручить жильцам чистое белье. Я должен был выполнить эту обязанность в понедельник утром, на четвертый день моего пребывания в доме на Стэнли-стрит.

Большая часть жильцов открывала двери сразу же, а Владимир Васильченко заставил меня какое-то время ждать. Хоть меня и принимали там за глухого, слух у меня преотличный, и, несмотря на закрытую дверь, я услышал звуки торопливых движений и шуршание, будто собирали разбросанные бумаги, а потом дважды стукнули ящиком стола — когда открывали его и когда закрывали. В конце концов Васильченко отворил дверь. Он был сильно взволнован, однако при виде того, что к нему стучится всего лишь глухонемой крестьянский парень с Урала, ему явно полегчало. Тем не менее для меня не было загадкой, от какого рода занятий я его столь неожиданно оторвал. Стул, второпях отодвинутый от стола, чернильный прибор с открытой крышечкой и пятна чернил на пальцах его правой руки свидетельствовали о том, что он что-то писал, хотя сами бумаги были уже убраны.

Собрав грязное белье и улыбнувшись ему той придурковатой и немного нелепой улыбкой, которая была одним из атрибутов исполняемой мною роли, я задумался над тем, какого рода документы он так торопливо и явно смущенно спрятал. Был ли Владимир Васильченко провокатором, обосновавшимся в этом доме по указанию охранки и строчившим очередной донос начальству на своих соседей? Или же передо мной стоял нигилист и убийца, неудачно пытавшийся застрелить одесского шефа полиции, а сейчас составлявший бунтарские воззвания с призывами к насильственному свержению императора России?

И в том, и в другом случае мотив для убийства старухи был для меня очевиден. Кстати говоря, его комната была расположена на втором этаже, как раз над комнатой Анны Полтавы. Всего нескольких минут Васильченко было бы достаточно, чтобы совершить преступление и незаметно вернуться к себе.

На следующий день у меня выдалась возможность более пристально понаблюдать за Владимиром Васильченко. Я рубил дрова у сарая в углу двора, когда увидел, что Владимир выходит из дома через черный ход, причем с такими предосторожностями, что я решил последовать за ним. Кроме того, у него из кармана торчала пачка бумаг. Васильченко был настолько поглощен своими мыслями, что не заметил ни меня, ни Розу Зубатову, которая вышла за ним из двери черного хода.

Голова и плечи девушки были покрыты платком, и, к моему глубокому удивлению, она направилась следом за ним. С какой целью Роза это делала, я понять не мог. Единственная мысль, которая пришла мне, сводилась к тому, что она — как и я — подозревала Васильченко в убийстве и пыталась провести собственное расследование на свой страх и риск.

Таким образом, я стал следить за ними обоими. Свернув на Коммершл-роуд, мы представляли собой достаточно странную процессию: лидировал в ней черноволосый, бородатый и лохматый Владимир Васильченко, шагах в двадцати за ним по противоположной стороне улицы, плотно обмотавшись платком, крадучись шла Роза Зубатова, а я следовал за ними.

Одним из секретов успешного перевоплощения, Ватсон, является способность мгновенно менять свое обличье, не прибегая к помощи переодевания и других вспомогательных средств. Легче всего это сделать за счет внешнего изменения манеры себя держать. Изображая глухонемого Мишу, я неловко сутулился, походка моя была неуверенной и осторожной. Стоило мне расправить плечи и оживленно реагировать на все, что происходило вокруг, как я тут же сбросил с себя личину Миши Осинского и превратился в настороженного молодого рабочего парня в поношенной одежде и сбитой набекрень кепочке.