|
От самого Тюрнера нельзя было и ожидать объяснений, но я подозреваю, что раны, полученные им, – результат ссоры его с отцом по поводу дочери. По правде сказать, славная ссора, как между дикими зверями, судя по последствиям… Извини, но твоему брату, кажется, дурно… Я боюсь, – прибавил он, обращаясь ко мне, – боюсь, что в этой комнате слишком спертый воздух для вас. – Нет, право, нет… Я только что начинаю оправляться после опасной болезни… Прошу вас, продолжайте. – Мне остается очень немногое вам досказать. Отец ушел в таком же бешенстве, как и пришел, дочь не показывалась с тех пор. Но, судя по тому, что мне передали, она непременно должна прийти – непременно, если она желает видеться с ним, потому что он, по видимому, раньше двух недель не сможет выйти отсюда. Ему стало хуже оттого, что он беспрерывно пишет письма, мы боялись, чтоб у него не обнаружилось рожи, однако опасность миновала. – Но самое главное для нас – узнать, где теперь живет эта женщина, ее адрес. Нет ли средства – мы за это хорошо заплатим – нельзя ли уговорить какого нибудь расторопного служителя следовать за ней, когда она опять появится здесь? Бернар задумался на минуту. – А вот я переговорю с привратником, когда вы уйдете… Если только ты дашь мне право обещать требуемую награду… – Даю тебе полное право, старый товарищ. Нельзя ли дать мне перо и чернила? Я написал бы тебе адрес брата для того, чтоб ты мог тотчас же сообщить ему полученные сведения. Бернар пошел в другую комнату за требуемыми предметами. Ральф шепнул мне: – Если он напишет на мое имя, то госпожа *** увидит письмо. Она самая милая особа из своего пола, но если попадется к ней в руки письмо на мое имя с указанием адреса какой то женщины, клянусь честью… Ты понимаешь, Сидни?.. Притом же тебе легко передать мне полученные известия от Джэка. Надейся же, клянусь честью! Все благополучно, ветер попутный, мы летим по течению. Бернар принес все нужное для письма. Пока Ральф писал, его друг говорил мне: – Надеюсь, что вы не заподозрите меня в желании вмешиваться в чужие тайны, если я, – предполагая, что только дружеское участие заставляет вас заниматься Тюрнером, – посоветую вам установить за ним строгий надзор, когда он выйдет из больницы. Или в его семействе бывали уже случаи помешательства, или полученные ушибы затронули его мозги. По закону он имеет право быть выписан из больницы, потому что может сохранять внешне полное самообладание в житейских делах. Но в нравственном отношении, я убежден, это самый опасный сумасшедший: его мания основана на постоянной идее, не оставляющей его ни день, ни ночь. Я готов держать большое пари, что ему суждено умереть в тюрьме или в сумасшедшем доме. – С своей стороны я тоже могу биться об заклад, что если он вздумает тревожить нас своим сумасшествием, то мы именно и запрем его туда, – сказал Ральф. – Вот тебе адрес, а теперь мы не станем более отнимать у тебя время. Я нанял квартиру в Бромптоне, Джэк. Вы непременно должны с Сидни обедать у меня, лишь только готова будет моя квартира. Мы простились с Бернаром. Проходя через вестибюль, мы были встречены каким то господином в белом халате, который сказал Бернару: – У больного в палате Виктория обнаружилась, наконец, горячка. Сегодня появились все симптомы. – Чего? – Самого злокачественного тифа.., и сомнения никакого нет. Взгляните сами. Я видел, как вздрогнул Бернар, и взглянул на брата. Ральф пристально посмотрел на друга и воскликнул: – В палате Виктория… Да ты сейчас, кажется, сказал… Он замолчал, лицо его странно изменилось, потом он отвел Бернара в сторону, говоря: – Мне надо у тебя спросить: кровать, где лежит больной в тифе, та самая или другая?. |
