|
Самые несчастные люди тоже имеют свои капризы, свои последние любимые фантазии. У меня нет тут ни одной вещицы, которая напоминала бы мне Клэру, – ни даже маленькой записочки от нее. Имя, взятое мной от любимого ею поместья, которым она гордилась более всего в мире, это имя для меня то же, что локон волос, кольцо, – словом, заменяет мне всякую дорогую безделушку других счастливцев. Но я начал простой отчет о моей здешней жизни. Продолжать ли его?.. Только не сегодня… Голова моя горит, рука устала. Если завтра со мною не случится ничего необыкновенного, то я стану продолжать. 20 го октября. Отложив перо в сторону, я вышел из дома с целью возобновить со своими соседями старые дружеские отношения, прерванные за время постоянной работы в продолжение трех недель, когда я занимался редакцией последней части моего рассказа. За все время моей прогулки между хижинами и до самой церкви я встретил меньше людей, чем обыкновенно. Да и те немногие, которые попадались мне навстречу, как то странно переменились в отношении ко мне, может быть, это мне так показалось, но все как будто избегали встречи со мной. Одна женщина, завидев меня, поспешно захлопнула дверь, рыбак, с которым я поздоровался, едва отвечал мне и продолжал идти своей дорогой, не останавливаясь, чтобы поговорить со мной, как бывало. Дети, которых я встречал по дороге в церковь, бросились бежать при моем приближении, делая друг другу жесты, смысл которых я не мог понять. Неужели возвратилась их прежняя суеверная недоверчивость, или мои добрые соседи обиделись, что я невольно забыл их в течение последних недель? Надо удостовериться в этом завтра. 21 го октября. Все открылось!.. Правду сказать, я был очень бестолков, что вчера еще не понял истины, которая волей неволей открылась сегодня… Я вышел рано утром, чтобы разузнать, действительно ли переменились ко мне соседи за эти три недели, пока я сидел взаперти. В дверях первой хижины играли двое детей, которых я с первых дней прибытия успел привязать к себе. Я подошел к ним, но лишь только хотел заговорить с ними, как выскочила мать и, бросив на меня гневный и испуганный взгляд, схватила своих детей, втащила их в хижину и, прежде чем я успел расспросить ее, захлопнула за собой дверь. Почти в ту же минуту, как будто по данному сигналу, вышли другие женщины из ближайших хижин и громко и сердито закричали мне, чтобы я не подходил ни к ним, ни к их детям, после чего захлопнули за собой двери. Все еще не понимая истины, я повернул на другую дорогу и пошел к заливу. Тут я увидел мальчика, обычно приносившего мне провизию, он играл возле старой лодки. Заметив меня, он вздрогнул, отскочил от меня на несколько шагов, потом остановился и закричал мне: – Теперь я никогда уже не буду ничего приносить вам, папа сказал, что ничего не станет вам продавать, сколько бы вы ни платили денег!.. Напрасно спрашивал я мальчика, почему его отец сказал это, ничего не отвечая, он побежал в деревню что было силы. – Вам ничего лучше не остается сделать, как оставить нас, – пробормотал чей то голос позади меня. – Если вы не уйдете добровольно, то наш народ выживет вас отсюда голодом. Человек, сказавший эти слова, был первым, который показал другим пример ласкового обращения со мной после моего приезда, к нему же я хотел было обратиться, чтоб получить объяснение, которого никто не хотел мне дать. – Вы сами хорошо знаете, что это значит, – отвечал он. – Знаете и причины, почему желают, чтобы вы убрались отсюда. Сказав это, он удалился от меня. Но я уверял его в своем неведении и так искренно умолял его рассказать мне, в чем дело, что он остановился. – Хорошо, я скажу вам, в чем дело, только не теперь. Я совсем не желаю, чтобы меня видели в вашем обществе. При этих словах он обернулся к деревне и указал на женщин, которые опять стали показываться у дверей своих хижин. |
