– Считаю до трех.
Крю откладывает айпад в сторону, но продолжает игнорировать Джереми.
– Три… Два…
И наконец, на счет один, Джереми бросается на Крю, хватает его за ноги и поднимает в воздух.
– Ну все, время висеть вниз головой!
Крю хохочет и извивается.
– Только не это!
Джереми оборачивается ко мне.
– Лора, сколько секунд дети могут висеть вниз головой, пока у них не перевернется мозг и они не начнут разговаривать задом наперед?
Я смеюсь.
– Я слышала, двадцать. Но возможно, и пятнадцать секунд.
Крю кричит:
– Нет, папочка, я пойду мыться! Я не хочу, чтобы у меня перевернулся мозг!
– А уши почистишь? Потому что они явно плохо слышали, когда я просил тебя отправляться в душ.
– Клянусь!
Джереми закидывает его на плечо и переворачивает обратно, прежде чем опустить на пол. Ерошит сыну волосы и командует:
– Вперед!
Я наблюдаю, как Крю торопится к двери и по коридору, в свою комнату. Теперь, когда я понаблюдала, как Джереми общается с Крю, дом кажется чуть более гостеприимным.
– Он милый. Сколько ему лет?
– Пять, – говорит Джереми.
Он наклоняется к больничной кровати Верити и немного ее приподнимает. Потом берет со столика возле ее кровати пульт и включает телевизор.
Мы выходим из спальни, и он прикрывает за собой дверь. Я стою посреди коридора, и он поворачивается ко мне. Прячет руки в карманы своих серых штанов. Судя по его поведению, он хочет сказать мне что-то еще – объяснить подробности. Но он молчит. Вздыхает и смотрит на комнату Верити.
– Крю боялся спать здесь один. Он перенес все стойко, но по ночам ему тяжеловато. Он хотел быть поближе к ней, но ему не нравится спать внизу. Я решил, ему будет легче, если мы все переедем сюда, – Джереми идет обратно по коридору. – А значит, по ночам весь первый этаж в твоем распоряжении, – он выключает в коридоре свет. – Показать тебе ее кабинет?
– Конечно.
Когда я захожу в комнату, у меня возникает ощущение, что я залезла в ящик с нижним бельем Верити. Все пространство с пола до потолка занимают полки, забитые книгами. Вдоль стен стоят коробки с бумагами. Рабочий стол… Господи, ее стол. Он простирается с одного конца комнаты до другого, вдоль стены с огромными окнами, выходящими на задний двор. И каждый сантиметр стола покрыт стопками бумаг.
– Она не слишком организованный человек, – поясняет Джереми.
Я улыбаюсь, чувствуя родство с Верити.
– Как и большинство писателей.
– Понадобится немало времени. Я бы попытался разобраться сам, но для меня это китайская грамота.
Я подхожу к ближайшей полке и провожу рукой по книгам. Это зарубежные издания ее работ. Беру немецкое издание и рассматриваю.
– У нее есть ноутбук и стационарный компьютер, – рассказывает Джереми. – Я написал пароли на самоклеящейся бумажке, – он берет ноутбук, лежащий возле компьютера. – Она постоянно делала заметки. Записывала свои мысли. Писала идеи на салфетках. Записывала диалоги в душе, в водонепроницаемом блокноте, – Джереми кладет ноутбук обратно на стол. – Однажды она использовала маркер, чтобы записать имена персонажей на подгузнике Крю. Мы были в зоопарке, и у нее не было с собой блокнота.
Он медленно обходит ее кабинет по кругу, словно не заходил сюда какое-то время.
– Весь мир был ее манускриптом. Каждая поверхность могла быть использована.
У меня внутри все теплеет – кажется, он ценил творческий процесс жены. Я оборачиваюсь вокруг собственной оси, еще раз все осматривая. |