Изменить размер шрифта - +
Ибо в мире отражений не может быть подлинной преемственности; последняя пребывает в сокровенных, истинно символических глубинах опыта. С этой точки зрения власть есть не что иное, как усвоение сокровенной матрицы деятельности. Для самого правителя сохраняет свою силу известная формула Фрэнсиса Бэкона: «Знание — сила». А вот для управляемых в самом деле истинна противоположная формула, выведенная Мишелем Фуко: «Сила — знание».

Игра теней в китайском «политическом театре», по сути, не предназначена быть зрелищем. Стратег, говорит Гуй Гу-цзы, «действует незримо, а пожинает плоды, которые видны всем». Но речь не идет о какой-то нарочитой скрытности. Все явленное в театре китайской политики призвано удостоверять внутреннюю чистоту просветленного духа, подобного чистому зеркалу, которое все в себя вмещает — и ничего не удерживает. Смысл внешних образов политического действия заключается в том, чтобы мудрец взращивал в себе безмятежно-покойное сердце, внутреннюю «сосредоточенность» (дин) (см. об этом особенно гл. II). Право или, точнее, силу властвовать имеет лишь тот, кто познал тщету всего сущего и достиг внутренней завершенности — вот золотое правило китайских стратегов.

Семь мини-трактатов, составляющих XIII главу книги, проливают свет на действительное происхождение власти. В них указано, что тот, кто вознамерился обрести власть над другими, должен прежде достичь состояния «полноты духа» в самом себе. Только тогда сможет он подчинить других своей воле, но не силой, а «внутренним совершенством» — оказывая на окружающих скрытное и притом благотворное воздействие, «как весеннее тепло способствует произрастанию посевов». Впрочем, «сосредоточенность» отнюдь не исключает, а даже предполагает неустанную бдительность духа, его непроницаемость для окружающих.

Гуй Гу-цзы, таким образом, на свой лад развивает традиционное для Китая представление о власти как действенном бездействии, или «не-деянии». Собственно, власть потому и есть тайна, что она обладает наибольшей действенностью там, где как будто бездействует. По той же причине власть, так сказать, двухполюсна: правитель в китайской традиции немыслим без мудрого советника, ведающего собственно «делами правления». Отсюда и исключительно большое значение, придаваемое Гуй Гу-цзы искусству подспудно внушать государю нужное мнение, ибо политику-стратегу принадлежит область молчания, которое, как известно, всегда золото. Тот же принцип воспроизводится и в самой структуре книги: ее композиция подчинена не внешнему порядку логического доказательства, а внутренней логике самого процесса, обусловленной естественным ходом событий (такой подход еще более заметен в главном военном каноне Китая — трактате «Сунь-цзы»).

Традиционное деление трактата на три части («свитка») обозначает основные этапы — или, если угодно, аспекты — этого процесса. В четырех главах первого «свитка» излагаются общие принципы стратегического поведения, восемь глав второго «свитка» посвящены способам применения этих принципов, а семь последних глав касаются конкретных приемов стратегического искусства. Во всех случаях стратегия предстает как живой процесс, вырастающий из актуального и притом познанного в его объективности течения событий.

Первая глава трактата посвящена приемам «открытия» и «закрытия» партнера по деловому общению. Их смысл таков: для того, чтобы со всей достоверностью уяснить для себя помыслы и характер других людей, мастер стратегии общения стремится либо «раскрыть» партнера, побуждая его высказать свои заветные чувства и помыслы, либо заставить его «закрыться», то есть, умышленно противодействуя заявленным желаниям партнера, выяснить, насколько искренны и правдивы эти заявления. «Раскрытие» и «закрытие» в равной мере относятся к поведению и речам самого стратега: с их помощью он завоевывает расположение окружающих, не позволяя им установить над ним контроль.

Быстрый переход