Незнакомец нерешительно развернулся и, повесив голову, медленно побрел к низенькому зданию. Неподалеку от колодца Бродка догнал его.

— Подождите! — крикнул он. — Минуточку!

Но теперь человек в черном не пожелал разговаривать с ним. Он продолжал идти, не обращая на Бродку никакого внимания.

— Я хотел извиниться, — сказал Бродка, проведя ладонью по глазам. — Я задумался. Вы что-то говорили о «странной смерти». Что вы имели в виду?

Незнакомец резко остановился. Склонил голову набок и скривился.

— На самом деле меня это действительно не касается. Вы совершенно правы, господин, но…

— Что «но»? — Бродка не спускал с незнакомца глаз.

— Ну, дело в том… Когда гроб опускают в могилу… Простите, что я выражаюсь столь грубо… с годами возникает чувство…

— Какое чувство?

— Видите ли… возникает чувство… каким был тот человек, которого опускают в могилу… Как бы так выразиться… ну, полный он или худощавый, тяжелый или легкий. Но в этом случае не было ни того, ни другого. — Он шумно втянул в себя воздух.

— Что вы имеете в виду?

— Я ведь уже сказал. Это было очень… странно. У меня не было никакого чувства…

Еще немного, и Бродка вцепился бы незнакомцу в глотку. Однако он вовремя опомнился и только презрительно бросил:

— Да вы с ума сошли, мужчина! Что вы плетете?

Незнакомец задумчиво поглядел на Бродку.

— Я почти уверен, мой господин, что гроб был пуст.

Бродка невольно отпрянул. Почувствовал, как кровь прилила к голове, набрал в легкие побольше воздуха и закричал:

— Как вы можете говорить такую чушь? С чего вы это взяли?

Незнакомец пожал плечами и ответил:

— Извините, господин. Не нужно было мне этого говорить. — Он сделал неуклюжее движение, словно хотел поклониться Бродке, а потом направился к невысокому зданию.

По пути к машине Бродка мало думал о том, что сказал ему незнакомец, которого он принял за сумасшедшего. Гораздо больше его заинтересовало море цветов на могиле матери. Кто мог прислать на похороны добрый грузовик венков и охапок цветов? Насколько Бродка помнил, мать всегда жила одна. Конечно, в последние годы они почти не виделись, но сама мысль о том, что ее окружали многочисленные поклонники, была настолько абсурдной, что Бродка не смог сдержать улыбки.

Последующие дни были связаны с посещением чиновников и оплатой счетов. Бродка не смог избежать того, чтобы не побывать в квартире своей матери на Принцрегентштрассе, что вызвало у него огромную неловкость. Швейцар недоверчиво взглянул на Бродку, но все же дал ключ, и теперь, поднимаясь на второй этаж, Александр чувствовал себя непрошеным гостем.

Бродка терпеть не мог такие подъезды, как этот: югендстиль, синий кафель, красные ковровые дорожки. Все это действовало как-то удручающе. Отношения между ним и матерью последние десять лет были скорее натянутыми, чем гармоничными, и за все время он только единожды проведал ее в этой квартире. К сожалению, состоявшийся тогда разговор заставил Бродку больше никогда не навещать мать.

Прежде чем открыть дверь квартиры, он на мгновение остановился — так бывает с человеком, которому предстоит сделать трудный шаг.

На полу в прихожей лежала почта, которую вбросили через щель для писем в двери. Бродка поискал выключатель. Круглая лампа на потолке из голубоватого, словно замерзшего стекла — наверняка очень старая и дорогая, но, на его вкус, отвратительная, — озарила прихожую слабым светом. Пахло нафталином и старыми пыльными шторами, чего Бродка не выносил. Охотнее всего он повернул бы назад.

Когда он поднимал почту с пола, взгляд его упал на дверь напротив.