«Уазик» выруливает из-за последнего перегиба и упирается в ворота.

– Лайма! Открой! Ворота открой, говорю!

Гора с плеч! Таджичек-бандиток, говорящих между собой по-русски, даже представить не могу. Голос Машкин. А судя по имени той, к кому она обращается, прибалтов ребята догнали и, что не менее важно, убедили. Скатываюсь с крыши и открываю ворота.

– Ой, дядя Витя, там такое, там такое, – частит Машка, – они все мертвые, девочки плачут, а они их насилуют! Папа из автомата, а мы как попрыгали! А Олег ногой, а дядя Женя ножом! А я тоже, а Лешка рукой! Мы там всех убили, меня за руль и сюда, и девочек в машину, и два автомата, а сами дальше, и пленных тоже убили, а эта таратайка меня не слушается, еле доехали! Вот!

Глаза у девчонки по пять копеек, слова льются нескончаемым потоком. Пережидаю секунд несколько, после чего негромко командую:

– Отставить! Сержант Потапова, доложить как положено!

Машка вытягивается удивленно. Молчит секунд пятнадцать.

– Я не сержант!

– Теперь сержант! Докладывайте!

Девчонка вся вспыхивает:

– При движении ниже кишлака был обнаружен противник в количестве семи человек, произведший нападение на литовскую группу. В ходе столкновения противник полностью уничтожен, в том числе двое пленных в процессе допроса. Потерь с нашей стороны не имеется! У литовцев убито три человека, пятеро изнасилованы. Захвачено транспортное средство типа «УАЗ» с пулеметной установкой и стрелковое оружие. Лишние единицы оружия в количестве двух автоматов и освобожденные гражданские доставлены согласно приказанию майора Потапова! Докладывала сержант Потапова!

– Вольно! Молодец, девочка.

Машка всхлипывает и падает мне на грудь:

– Дядя Витя, они их насиловали! Так страшно!..

Плачь, девочка, плачь. От этого легчает. У меня потому и жилетка такая мягкая и пушистая, чтобы в нее плакать удобнее было. Глажу ее по голове, а сам уже включил рацию:

– Алаудин – Лагерю.

– Здесь Алаудин.

– Руфина Григорьевна! Срочно ко мне медиков с полным комплектом, чего может потребоваться изнасилованным бабам. Ваську Коробова из москвичей, Иру. И кого-нибудь из литовок, пусть подруг успокаивают. Как поняли, прием.

– Все поняла. Что там от наших? Прием.

– Вооружились по дороге и отправились кишлак чистить. Не нервничайте, они профессионалы, справятся… СК.

– Сейчас все придут. СК.

Профессионалы хреновы! Всемером на банду! Вернутся живыми – выпорю! Не посмотрю, что лбы здоровые!!!

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Трупов оказалась не так уж много. То ли у страха действительно глаза очень велики, то ли подвела дурацкая, но неистребимая привычка переоценивать противника. Оказалось, что бандитов приехало всего-то человек шестьдесят, а не под пару сотен жлобов, как сперва показалось Пчелинцеву. На изрытом асфальте остались лежать почти все. «При двухстах орудиях на километр фронта – о противнике не докладывают!» – вспомнилась вдруг старая, времен Великой Отечественной, поговорка. И сейчас сработала. Пару убитых чуть ли не лопатами соскребали с асфальта. Удачно стояли, очевидно. Ну и близкий разрыв гранаты дополнил…

Отдельно, возле входа в КПП, положили троих своих убитых. Осторожно укладывали, словно боясь ребят потревожить. Старлей Побережник и два срочника. Офицер поймал пулю под срез каски. А по пацанам «удачно» прошлась очередь уже убитого «быка», в агонии намертво зажавшего спуск…

Пчелинцев постоял над ними минуту, зажав в руке сдернутый берет.