– Однако кто-то ходил и, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Может быть, этот человек вышел и не возвращался?

– Во дворе есть ворота, но они тоже на замке. Правда, забор между улицей и театральным двором чисто символический.

В течение десяти минут Трифонов осматривал двор, сараи, забор и по ходу дела сунул в карман висячий замок, оказавшийся не на своем месте. Когда они вернулись на сцену, актеры уже собирались после часового перерыва.

Трифонов подошел к Ивану Драгилеву.

– Я рад, что вас отпустили.

– Если бы насовсем! – горько усмехнулся актер.

– У меня к вам вопрос, Иван Макарыч. Подумайте и ответьте: чем вчерашний выстрел отличался от предыдущих?

– А тут и думать нечего! У меня от грохота уши заложило и потом руку подбросило, словно в этой пушке сидела какая-то сила.

– Вы ведь не целились, правильно, а просто выстрелили?

– На сцене глупо целиться. Это же условность. Важен не прицел, а эффект. В кино нужно делать все правдиво, там есть крупный план, а в театре важен жест.

– Я вас понял. Спасибо за консультацию. Как мне выбраться отсюда?

– Дверь в дальнем левом углу сцены. Выйдете в коридор, подниметесь по лестнице на два этажа и окажетесь в раздевалке. А там и служебный вход.

– Это я помню.

Трифонова ждала приятная встреча. Прямо на лестничной клетке он встретил капитана Забелина с Петровки.

– Не думал вас здесь увидеть, Костя. Вы же собирались ехать на Сивцев Вражек!

– Где я сегодня только не побывал! – усталым голосом промычал Забелин. – Новостей куча. Вы не торопитесь, Александр Иваныч?

– Куда мне торопиться? Я кот, гуляющий сам по себе.

– Пойдемте выпьем с вами кофейку. Тут возле театра неплохая забегаловка есть, а то у меня уже под ложечкой сосет.

Трифонов охотно согласился. Кафе действительно было тихим, уютным и располагало к теплым, дружеским беседам, особенно когда за окном моросит мелкий колючий дождик. Забелин рассказал Трифонову о сегодняшних приключениях и закончил открытием, сделанным подполковником Крюковым.

– А из тела извлекли серебряную пулю. Я так и обалдел. Мистика какая-то! Приезжаю в театр, нахожу слесаря, трясу его за грудки, а он мне и говорит: «Чего ты, опер, дергаешься? Не нужны мне ваши пули!» Достал из ящика верстака железную коробочку из-под черной икры и кладет на стол. Мол, забирай. – Забелин достал из кармана коробку, открыл ее и подал Трифонову. – Вот они, все двадцать восемь штук, и все свинцовые. Ни одной серебряной.

– Все, да не все. В фирменной коробке должно быть тридцать патронов. Театру продали двадцать девять, слесарь тебе вернул двадцать восемь. Итого, не хватает двух. Один я нашел, а где еще один, мы не знаем.

Трифонов достал выковырянную из стены пулю и положил ее в коробку.

– Вот она. Ее надо бы на экспертизу отправить и еще вот это.

На стол упал тяжелый навесной замок.

– Ну вы даете, Александр Иваныч! Пояснения будут?

– Обязательно, Костя, а как же иначе.

Трифонов закурил свой неизменный «Беломор» и начал рассуждать.

– Представим себе, что Иван Драгилев не убивал Светлану Фартышеву. Представим себе, что у Фартышевой был смертельный враг. Либо он сам убил ее, либо нанял стрелка. Если кто-то серьезно хотел убить ее, то вряд ли понадеялся бы на случай. Я с самого начала не верил в умышленное убийство. Драгилев мог попасть в стол, в Федора Горобца или в зрителя. Я видел из зала этот выстрел. А теперь у нас есть основания предположить, что было произведено два выстрела – один шальной, другой прицельный. Пулю от револьвера я обнаружил в стене за кулисами, там, куда она и должна попасть.