Я быстро скинула с себя мокрые шмотки и начала растираться полотенцем, чтоб хоть немного согреться. И тут я услышала голос Дины — я его сразу узнала, хоть за все это время она слова при мне не сказала. В голосе ее с раннего детства была какая-то потаенная интимная томность, странно противоречащая ее невинно-золотому взгляду и потому особенно привлекательная. Я помню, Поэт говорил, что она спрашивает «который час?» так, словно отдается. А тут она отдавалась в полную силу:

— Я умираю без тебя, умираю, я думаю только о тебе.

«С кем это она так? — подумала я, — неужто с Женькой?» Ведь никого, кроме него в квартире не было. Не дожидаясь ответа, она продолжала торопливо отдаваться — и тут я поняла, что она говорит по телефону:

— Ну что делать? Я вынуждена задержаться. Глупости какие, кем я могла тут увлечься? Феликс, радость моя, ты даже не представляешь, как я рвусь к тебе! Но ведь я приехала сюда не развлекаться, а работать — мне за это заплатили, так что я не могу все бросить и уехать. А мы все никак не завершим эти раскопки.

Вот так... У них это называется — раскопки!

— Да, находки потрясающие — я не могу по телефону, я приеду и все расскажу. Ну, конечно, я постараюсь как можно скорей Хватит ли на диссертацию?

Я думаю, хватит и не на одну.

Женька зашаркал где-то близко и напомнил свистящим шепотом:

— Кончай, каждая минута с Москвой стоит кучу денег.

— Я должна бежать, дорогой, — заторопилась Дина, — меня ждет автобус — мы едем сегодня в Кумранские пещеры сверят песчинки на наших свитках с образцами тамошнего песка. Ну конечно, люблю. Я часто с тобой говорю по ночам. Ты не слышишь, как я зову тебя из темноты: Феликс, Феликс, Феликс!

О господи, как я сразу не сообразила, — конечно, Феликс! Тот самый Феликс с восьмого этажа — она была в него влюблена еще в детском саду! Она ведь из тех идиоток, которые любят на всю жизнь.

Я очень хорошо помнила этого длинноногого кудрявого паршивца, по которому сохли все девчонки нашего дома. В этом дрянном парне с младых ногтей был сосредоточен убийственный заряд таинственного мужского магнетизма. Того самого, наверно, который Никита так мучительно пытался выразить шеренгам своих уродов с членами. А Феликс просто нес его в себе от рождения.

Не знаю, как этот трюк удался его вполне заурядным родителям, усердно сеявшим «доброе, вечное» в неплодородную почву социалистической словесности. Может, именно эти титанически усилия и помогли им родить дитя, лишенное каких бы то не было талантов, кроме эротического магнитного поля, которое затягивало всех без исключения особей женского пола. Клянусь, я потому его и заприметила в многоликой толпе писательских детей — стоило ему войти в лифт или в соседний овощной магазин, как все бабы вокруг, независимо от возраста, начинали вращаться в его орбите: заигрывать с ним, улыбаться и непотребно хихикать.

В те годы всем было известно, что Дина в него влюблена, А он, щедро оделявший других своим мимолетным вниманием, именно ее всегда избегал. Наверно, чувствовал, что любовь ее смертельна, и не хотел связываться. На том я оставила их семь лет назад и забыла о них. А они, оказывается, сладили между собой — надо же, какой оборот!

Телефон звякнул отбой — Дина закончила разговор. Секунду было тихо, потом раздался звон и грохот, словно тяжелый металлический предмет покатился по каменному полу, обгоняемый Женькиным воплем:

— Ты что, очумела? Ты могла меня убить!

— Жаль, что не убила! — сказала внятно Дина, и каблучки ее процокали по плитам коридора в сторону спален.

— А телефона тебе не жаль? Он еще может тебе пригодиться! — завизжал ей вслед Женька.

Ага, значит она бросила в него переносной телефон, он обычно держал его у себя в конторе, а тут вынес ей в салон — в контору он никогда никого не впускал.