– То есть Д. Р. находится в тюрьме?

Нура выразительно взглянула на Ноама, мечтая, чтобы он заткнулся.

– Д. Р. находится в тюрьме.

Они смотрят друг на друга, и на сей раз им видится одна и та же картина: они представляют своего извечного противника Дерека в застенках, наконец обезвреженного. Если бы это было так…

Прозвучал колокол, возвещая новую фазу вечера.

Зал заполнялся посетителями, шумными и возбужденными. Они только что слушали поблизости «Дон Карлоса» Верди и теперь оживленно обменивались впечатлениями.

Вдруг грянули аплодисменты. Гости встали и устроили овацию великану, вошедшему с охапкой цветов.

– Ой, мама, это же Матс Блом! – воскликнула Бритта.

Она тоже вскочила и зааплодировала как ненормальная.

Нура в двух словах пояснила Ноаму, что Матс Блом в Швеции – настоящая звезда: этот певец с дивным голосом выступал в группе хард-рока, которую молодежь очень ценила, потом переключился на лирические песни, теперь соединяет популярную музыку с классикой, и его аудитория очень расширилась.

Пока Матс Блом в сопровождении импресарио шествовал к столику, овации нарастали, грянули крики «Браво!». Его выступление в партии Филиппа II было великолепно. Матс сделал несколько приветственных жестов, изобразил смущение в связи с неугасающими восторженными возгласами; импресарио что-то шепнул ему на ухо. Герой вечера взмахнул своими немыслимыми ручищами, требуя тишины, и отблагодарил поклонников, запев одну из своих лучших арий:

Ария Зарастро из «Волшебной флейты» взлетела под стеклянный купол.

Голос Матса напоминал расплавленную лаву, черный уголь нижнего регистра вверху превращался в раскаленные уголья. Текучие, плавные звуки свободно сливались без помех и прорех в пластичные фразы. Тело певца, поначалу массивное и тяжелое, обретало свою подлинную суть, оно становилось музыкальным инструментом, резонатором, обителью звуков. Роскошному голосу и анатомия под стать. Сочная густота тембра может объясняться лишь комплекцией пышущего здоровьем борца. Стоит Матсу запеть, и уже нет у него лишних килограммов.

Всякий раз, когда он брал низкую ноту, черты его лица поражали своей молодостью, гладкостью кожи и свежестью: ему было лет тридцать. Немыслимая глубина его голоса покоряла; слушателей изумляло внезапное усиление звука, который, казалось, исходил из труб органа.

Ноам наблюдал за Бриттой. Девушка затаила дыхание, глаза блестели, виски, шея и грудь порозовели. Она чувственно подалась вперед, распахнувшись навстречу мощному телу певца, а то, в свою очередь, завладело ею. Были в его голосе медь и бронза, но была в нем и плоть. Расцветшее вибрато говорило о дыхании и трепете грудной клетки. Высокие звуки сотрясали великана, вены вздувались, а мышцы спины и живота контролировали и поддерживали звукоизвлечение.

Бритта была околдована. Между ней и Матсом установилась волнующая близость. И верно, у них было нечто общее, некая сила, которая больше их, она их пронизывала и превосходила.

Матс забыл слова и повторял первый куплет вместо второго.

Ноам и Нура вздрогнули и с волнением переглянулись. Моцарт написал музыку на слова, которые давно протоптали в их сердце тропинку: «О, Исида и Осирис, даруйте дух мудрости этой юной чете. Вы, руководя шагами странников, укрепите их терпением в опасности». От этой проповеди им стало слегка не по себе.

Исида и Осирис… Абсолютная пара, вобравшая все радости и все печали.

Исида и Осирис, их тайна… которую они не раскроют никогда.

Поймав на себе недоуменный взгляд Свена, Ноам с Нурой, застигнутые врасплох, опомнились и опустили глаза.

В зале снова зааплодировали. И лишь Бритта, измученная голосом Матса, сидела неподвижно. Ноам все больше беспокоился за нее. Такая восприимчивость и ум таят ловушку; непомерно развитые достоинства делают Бритту уязвимой.