Через несколько мгновений вонючий полутруп заскользил по мраморным коридорам. Путь, похоже, был хорошо изучен ночным носильщиком, поскольку путешествие совершалось совершенно беззвучно, беспрепятственно и безостановочно.

Вот он – искомый пролом в стене. «Самнит» выбрался первым и бросился к зарослям каппадокийской сирени. Не только для того, чтобы отдышаться, – там у него была спрятана тележка, украденная накануне у одного авентинского зеленщика.

«Самнит» положил умирающего на тележку. Глаза бедняги были устремлены вверх, к космическому хаосу. «Самнит» смотрел вперед, оглядывался и шарил по сторонам, стараясь разглядеть опасность в запущенном саду. Вооруженные рабы могли прятаться за любой каменной скамьей, в любой заросшей густой зеленью беседке, расположиться в центре пересохшего фонтана меж мраморной раковиной и мозаичным дельфином.

Стоп! Что это там за фигуры?!

«Самнит» помедлил мгновение, он вспомнил: это были терракотовые статуи, изображавшие знаменитых предков того, кто лежал на краденой тележке.

Выбравшись на улицу, похититель стянул с лица повязку, колпак – с головы, теперь они будут не столько скрывать его от чужого любопытного взора, сколько привлекать внимание. Человек, везущий больного, не должен походить на ночного бродягу.

Тем более, вот-вот взойдет луна. Природа как-то по-особенному замерла в предчувствии этого величественного, безмолвного события. Солнце всегда является в сопровождении щебечущей свиты.

Тележка живо покатилась по растрескавшимся плитам безымянной, когда-то отлично вымощенной улицы. Колеса были обиты войлоком: если какой-нибудь шальной стражник спросит, для чего это, ему ответят: для того, чтобы хоть отчасти сгладить страдания тяжелобольного.

Никому ничего объяснять не пришлось. Вот и берег реки, вода возвестила о себе запахом сырости и боязливым плеском мелких волн.

Забравшись в воду по пояс, пастушок вытащил из-под корней старинной ивы, наклонившейся в сторону вечно бегущей воды, небольшой, кое-как сколоченный плот. Торопливо, уже не слишком церемонясь, погрузил на него тело. Ответив на это еле слышными страдальческими звуками, умиравший затих.

Из-под тех же ивовых корней «самнит» вытащил шест и уж совсем было собрался оттолкнуться от берега, как услышал довольно громкий голос умиравшего:

– Теперь я могу говорить? Нас никто не подслушает?

От неожиданности «самнит» глухо закашлялся.

– Я не понял тебя!

– Ты можешь говорить.

– Я хочу поблагодарить тебя, ибо никто другой не выполнил бы мою просьбу. Благодаря тебе я на пути к спасению.

– Что ж, я обещал – я сделал.

– Клянусь всеми стрелами Юпитера-громовержца, я благодарен тебе.

– Я верю тебе и без клятв.

Они обменялись еще несколькими фразами в том же роде. И что интересно: чем дальше, тем больше голос стоявшего на берегу походил на голос того, кто готовился отправиться в плавание.

– И знаешь еще что, напоследок…

– Слушаю тебя.

– Напоследок, «с последним шагом», как говорят в Кампании, ты должен мне кое-что обещать.

– Что еще?! – Чувствовалось, что ночного пастуха это затянувшееся прощание начинало раздражать.