– Мгновение! – Мистер Чаттерджи резко открыл глаза. – Двадцать лет – это всего лишь миг. Столетие – секунда. Тем не менее я думаю, мы можем двинуться дальше. Попробуем другой путь.

Со вздохом облегчения он скатал карты. Поместив их в металлический шкаф, он запер его. Как только карты скрылись от взгляда, он заметно повеселел. На втором этапе нашей встречи на сцене появилась золотая пыль – по крайней мере, он сказал, что это золотая пыль.

– Будьте любезны, закройте глаза и сосредоточьтесь на мыслях о тех, кто вам дорог.

Я закрыла глаза и попыталась последовать его указаниям. По-прежнему звенела и стонала музыка ситара. На моих ресницах и щеках поблескивал блестящий порошок. Предсказатель стал нараспев что-то приговаривать на хинди. Меня охватил жар, усилилось головокружение, мысли устремились в направлении, которого я и не предполагала. Когда речитатив подошел к концу и я открыла глаза, золотая пыль уже была аккуратно собрана в шкатулку – старую жестянку из-под табака. Мистер Чаттерджи бросил на меня взгляд, полный печали.

– Я вижу двух женщин, – тихо сказал он. – Одна находится очень близко, другая – слишком далеко, и вам придется сделать выбор между ними.

Затем во всех подробностях он поведал мою судьбу. Его рассказ о прошлом был на удивление точен. Повествование же о будущем оказалось выдержано в таких розовых тонах, что в него трудно было поверить. Он завершил изложение словами, что мне придется отправиться в путешествие.

Этим я была окончательно разочарована. Мистер Чаттерджи уже начинал мне нравиться. Я почти поверила ему. Я насторожилась, что он пустится в рассуждения о некоем высоком прекрасном незнакомце, о путешествии по водам. Очень не хотелось, чтобы такой симпатичный человек опускался до безвкусицы.

Мистер Чаттерджи, думаю, заметил момент, когда я позволила себе усомниться. Он со смущенным видом мягко улыбнулся, словно мое недоверие оказалось результатом его ошибки. Он взял между ладоней мои руки и поднес их к моему лицу.

– Обоняйте, – только и сказал он, словно это могло все объяснить.

Я вдохнула полной грудью. Пахучий состав, который он втер мне в ладони, будто вместил в себя всю Индию: я вдыхала запах полумесяца, меда и сандалового дерева, хны и пота, изобилия и нищеты.

– Сконцентрируйтесь. Чтобы увидеть, вы должны первым делом закрыть глаза.

Я снова втянула в себя воздух, плотно смежив глаза, и уловила совсем другие запахи – своего родного Винтеркомба: болота, древесного дымка, кожаных кресел и длинных коридоров, льна и лаванды, блаженства и бездымного пороха. Я впитывала в себя запахи детства: моего отца и моей матери.

– Сконцентрируйтесь. Еще раз. – Мистер Чаттерджи сильнее сжал мне ладони, мне передалась дрожь, сотрясавшая его.

Запах, который теперь наполнял мои ноздри, спутать было невозможно ни с чем. Я обоняла свежую поросль папоротника, а вслед явился другой ряд запахов – сдержанный, но настойчивый, полный ароматов мускуса и циветина. Из всех моих знакомых единственная личность была носительницей таких ароматов, и для меня они были столь же неповторимы, как отпечатки пальцев. Я уронила руки. Я чувствовала запах Констанцы.

Думаю, мистер Чаттерджи понял, в каком я была состоянии, и стал успокаивать меня. Затем с выражением священника, принимающего причастие, или же – вот уж действительно! – железнодорожного служащего, разбирающегося в сложном расписании движения, он дал мне последнюю порцию советов. Он сказал мне, что я должна возвращаться.

– Куда возвращаться? И когда? – мрачно осведомился Векстон, когда этим вечером мы сидели за обедом.

– Я еще ни в чем не уверена, – сказала я. – Но я знаю путь, как и вы.