— Ну а что вы бы сделали? — осмелела она.

— Я? Я думаю, чтобы писать жизнь, нужно эту жизнь знать.  Яблоки надо есть, а не рисовать. — Я лукаво подмигнул ей и улыбнулся. — А прекрасные юные девушки похожи на яблоки.

— O! — Она прикрыла рот ладонью и перевела взгляд с меня на Честера — он только что узрел Холмана Ханта среди своих гостей и был поглощен серьезным разговором.

Она отвернулась почти в панике. Нет, она не кокетка, совсем наоборот. Я взял ее за руку, ласково развернул к себе.

— Простите меня. Я пошутил. Больше не буду вас дразнить.

Она взглянула на меня, пытаясь понять, говорю ли я правду.

— Я бы поклялся честью, но у меня ее нет, — сказал я. — Наверное, Генри предостерегал вас на мой счет. Да?

Она молча покачала головой, вовсе замкнувшись.

— Нет, наверное, не предостерегал. Скажите, вам нравится быть натурщицей? Интересно, Генри делится вами со своими друзьями? Нет? Мудрый Генри. Боже, теперь-то  в чем дело?

Она снова отвернулась, но я успел прочесть подлинное страдание на ее лице. Теребя мягкую ткань платья, она вдруг сказала тихо, но настойчиво:

— Пожалуйста, мистер Харпер…

— Что такое? — Я колебался между раздражением и беспокойством.

— Пожалуйста, не говорите о натурщицах! Не говорите о несчастных картинах. Все  спрашивают о картинах. Я их ненавижу!

Это уже интересно. Я заговорщически понизил голос:

— Вообще-то я тоже.

Она невольно хихикнула, и взгляд ее уже не был взглядом раненой лани.

— Я ненавижу каждый день делать одно и то же, — продолжала она, словно во сне. — Всегда быть хорошей, тихой, вышивать, сидеть в красивых позах, когда на самом деле я хочу… — Она снова замолчала, должно быть, поняв, что едва не переступила границ приличия.

— Но, наверное, он вам неплохо платит, — предположил я.

— Деньги! — Презрение было столь очевидно, что я отбросил всякие мысли о том, что она профессиональная натурщица.

— К сожалению, я не обладаю вашим здоровым к ним пренебрежением, — весело сказал я. — А уж тем более мои кредиторы.

Она снова хихикнула.

— Да, но вы же мужчина,  — неожиданно серьезно произнесла она. — Вы можете делать что хотите. Вам не… — Ее голос печально стих.

— А чего бы вы  хотели? — спросил я.

Она секунду смотрела на меня, и я почти разглядел что-то в ее взгляде… будто намек на призрачную страсть. Всего секунду — и лицо ее снова побледнело.

— Ничего.

Я открыл было рот, но почувствовал, что кто-то стоит рядом. Повернувшись, я увидел, что Генри, безупречно рассчитав время, наконец-то оставил Ханта общаться с другими гостями. Девушка напряглась, лицо ее застыло, и я подумал: что за власть Генри имеет над ней, если она перед ним так трепещет. И это не просто трепет — в ее глазах появился чуть ли не ужас.

— Добрый день, мистер Харпер, — со скрупулезной вежливостью произнес Генри. — Вижу, вы ознакомились с моими полотнами.

— Конечно, — ответил я. — И хотя они, безусловно, недурны, я не мог не заметить, что они едва ли передают все очарование натурщицы.

Этого говорить не следовало. Спокойные глаза Генри сузились, и он смерил меня ледяным взглядом. Голос его заметно похолодел, когда он наконец представил ее:

— Мистер Харпер, это моя жена, миссис Честер.