Ему дали десять лет как финскому шпиону, но в сороковом выпустили — видимо, понадобились переводчики. До начала войны он работал в какой-то очень странной бригаде, разбиравшейся с трофейными документами — в Кандалакше и здесь, в Ухте — тогда это называлось Ухта. В июле сорок первого из Петрозаводска он отправил целый самолет каких-то ящиков, сам остался со своими людьми, попал в окружение — и больше о нем ничего не известно. Самолет прилетел в Архангельск, разгрузился — и о грузе тоже ничего не известно…

— Э-э… — сказал я.

— Но что точно уцелело, так это один экземпляр перевода «костяных рун», которые он привез в Ленинград то ли в тридцать пятом, то ли в тридцать шестом. Был ли он предусмотрителен выше среднего, или просто верхнее чутье сработало — но одну папочку взял да и подсунул хорошей знакомой, тоже, в общем, не чуждой нашему общему делу…

— И тут на-ча-лось!.. — зловещим театральным шепотом произнесла Патрик.

— Можно сказать и так, — кивнул Ладислав. — Правда, у барышни руки до рукописи дошли сильно после войны, и барышня была уже доктор филологических наук, Татьяна Герасимова, может быть, слышали… или по культурологии она защищалась?., забыл уже. Да и не важно. Короче, вздумалось ей работу Пестова довести до ума и издать, ввести в научный оборот — тем более что работа была высший класс. И вот тут, как вы говорите, на-ча-лось! — по-моему, с машинистки. Не буду вдаваться в подробности, но едва ли не все, кто эту рукопись читал, в течение нескольких лет очень мотивированно — никакой мистики, никакого зова или еще чего-нибудь потустороннего — попадали в наши края и здесь либо умирали, либо пропадали без вести. Я насчитал одиннадцать человек наверняка и еще двоих сомнительно… то есть они пропали, но не факт, что в Северной Карелии.

— «Кто в эту книгу посмотрел, тот смерть крылатую узрел!» — сказала Патрик. — Честертон, «Скандальное происшествие с патером Брауном». Обожжау.

— Да-да, «Проклятая книга», — согласился Ладислав. — Сам долго сомневался. Но…

— А вы сами-то ее читали? — спросил я.

— Да, — сказал он.

— И… давно?

— Порядочно.

— Страшно?

— Уже нет. Привык.

Я вдруг понял, что он не врет.

— Конечно, с какого-то момента речи об издании как-то сами собой прекратились, но несколько экземпляров по личным библиотекам хранятся… в частности, у меня. Так что имейте в виду: если со мной что-то случится, рукопись перейдет к Брево. И если захотите ознакомиться…

— Нет, — сказал я.

— Ой, — сказала Патрик.

— Я понимаю, во все это трудно поверить… но вы же помните, например, что было этой ночью на дороге?

Я помнил. Но как сквозь… нет, не сон. Наркоз.

— Тут странные места, — сказал Ладислав через какое-то время. — Возможно, что-то и уцелело после ледника… Помните же основную фишку «Калевалы»?

— Сампо?

— Да. Этакая волшебная мельничка, которая создает все, включая счастье. Подобные артефакты разбросаны по множеству фольклоров, но только здесь, в Карелии, этот артефакт производят, чему есть свидетели. Артефакт эсплуатируется очень долго, постепенно врастает в скалу, охраняется.

Производит много пользы, но не нуждается в многочисленном обслуживающем персонале. Чем-то он напоминает мне знаете что? — вот эти зонды глубокого космоса, «Пионеры» и «Вояджеры», которые уже сорок лет работают там где-то сами по себе, не ломаясь, — а только созданные для хозяйственных нужд: утром кофеек сварить, пол подмести, дела с финансами поправить, коз выпасти, детей воспитать, собак накормить… И даже потом, разбитый на куски, он сохраняет свои как бы волшебные свойства… Вот что хотите делайте со мной, а я не нахожу более ясного и логичного объяснения этой легенде, чем… ну, я рассказывал вчера.