— Даже теперь, спустя столько времени? Как он может так думать?

Его рука не могла лежать спокойно, его пальцы беспрестанно ласкали ее волосы. Почему он так неравнодушен к этой короткой неприрученной копне было выше его понимания, но он пришел к выводу, что не хочет больше без нее жить. Она была жизненно необходима ему. И его невероятно забавляло, что она не понимала, кем он был — карпатским охотником, обладающим огромной силой и знанием. Его навыки превосходили возможности человека. Он мог стать тенью, туманом. Он был намного сильнее любого смертного, мог читать ветер, приказывать небесам. Он мог бежать подобно волку и лететь подобно хищной птице. Он мог контролировать мысли окружающих его людей, притягивать их к себе одним своим голосом и добиваться их согласия в любом деле. Он мог уничтожать на расстоянии, даже приказать своей жертве покончить жизнь самоубийством. Он мог выследить всех и вся. Никто не мог ускользнуть от него — ни немертвые, ни, конечно, человеческие жертвы.

Для Люциана Тайлер Дрейк уже не жилец на свете. Этот мужчина убил всех, кто что-либо значил для Джексон. В Люциане не было гнева, только полнейшее спокойствие, которое всегда было частью его. Он был судьей для своего народа, исполнителем их законов. Но, тем не менее, превыше своего принца, превыше своей собственной жизни, превыше своего брата и их народа, он дорожил жизнью и счастьем Джексон Монтгомери. Тайлер Дрейк был обречен, и жить ему осталось недолго.

— Пора отправляться домой, Джексон, — тихо пробормотал он, зная, что вечер уступает место ночи. В прошлый раз он получил хорошее питание. В конечном счете, он будет вынужден раскрыть ей многое, что она найдет трудным для восприятия. И хотя, Джексон была храброй и понимающей, а ее сознание открытым для возможности существования других форм жизни, она была не готова принять одну из них в непосредственной близости от своей собственной жизни.

В ее сознании он смог прочитать, насколько она была измучена. Смог прочитать затаившуюся в ней печаль, вину. Смог прочитать ее решимость защитить не только его, но и Барри Рэдклиффа. Слегка вздохнув, он поднял ее на руки.

Бумажная волокита, через которую приходилось проходить при выписке из больницы, грозилась стать еще одним кошмаром, который Джексон терпеть не могла, так же как она терпеть не могла работать с документами, но Люциану каким-то образом удалось проделать все это совершенно гладко. Окружение из числа персонала больницы и репортеров, казалось, выросло во много раз, когда она оказалась у выхода из больницы. Пару раз она бросала на Люциана многозначительные взгляды, но он делал вид, что не замечает этого. Создавалось ощущение, что он был в своей стихии, старым другом многих репортеров, и даже ее капитан присоединился к толпе, желая пожать ему руку. Она заметила, что капитан не взглянул в ее сторону, вероятно, будучи слишком занятым поиском средств на тот случай, когда он решит баллотироваться на пост мэра города.

— Не очень-то это мило, — вновь раздался этот смех. Смех, от которого по ее коже начинали танцевать язычки пламени, а в центре живота разгорался пожар. Она огляделась вокруг, чтобы убедиться, что никто пристально не наблюдает за ней, поскольку румянец смущения окрасил ее лицо.

— Не могу поверить, что все эти люди пресмыкаются перед тобой. Это отвратительно, — молчаливо сказала ему она. Возможно, все дело в его голосе. Или в глазах. Или, может быть, его внешность притягивает их. А особенно его идеальный рот.

Он склонился, чтобы прикоснуться этим совершенным ртом к ее уху, и намеренно, перед всеми этими камерами, его руки собственнически обхватили ее за затылок.

— Все дело в деньгах, милая. Нет никакой другой причины, только деньги. Только ты видишь меня как сексуального и красивого мужчину.

— Я никогда не говорила сексуальный. И я точно знаю, что не говорила красивый, — прошипела в ответ она.