В курене шла неспешная, обычная для этой поры жизнь. Коровы почти не давали молока, лишь с немногих, поздно отелившихся, выцеживали на донышки подойников. Охота на дзеренов завершилась, воины небольшого их отряда, облавившие зверя вместе с джадаранами и хонгиратами, уже возвратились в курень. И теперь до весны была одна забота: сохранить в целости табуны и стада.

Пастбища были тут же, за окрестными холмами. Днями и ночами со скотом находилось по полусотне молодых воинов – охраняли, в основном, от волков, наведывавшихся в эту степь с хэнтэйской тайги.

* * *

Короткий зимний день незаметно подкрадывался к концу. Бледное пятно солнца еле угадывалось над западным склоном за серой пеленой снежной тучи. К вечеру заметно потеплело. Легкий, порывистый ветерок смешивал желтые и сизые клубы дыма из юрт, гнал их на северную сторону, в степь.

На северной стороне куреня собиралась толпа молодых всадников с луками и копьями – ночной караул выходил на охрану табуна лошадей. Подъезжали от юрт последние припоздавшие. Гомон голосов, смешки и окрики раздавались в толпе и тут же уносились ветром в степь.

Табун находился за тремя холмами на северо-западе от куреня, сейчас там был дневной караул.

Двое пеших стариков в поношенных бараньих шубах, с длинными посохами в руках, стояли перед всадниками, давали наказы.

– Ночью поближе к куреню подгоните, станьте с подветренной стороны, – говорил высокий, сутулый старик, – звери дым учуют и не подойдут.

– Эй, Мухали, а ну, подъедь сюда, – другой, приземистый, в рысьей шапке, указывал палкой на безусого юношу, пристально оглядывая сивую лошадь под ним, – кобылу свою отпусти в табун, не видишь, жеребая.

Юноша спрыгнул со своей лошади и удивленно оглядел ее.

– Как приедем, заседлаю другого коня, – обещал он.

– Ну, поезжайте, – махнули старики длинными рукавами.

– Чу! – звякнув удилами, первым порысил старший караула, воин лет восемнадцати на кауром жеребце, и остальные, понукая коней, нестройной толпой поскакали за ним в сторону северо-западного увала.

Отряд быстро удалялся от юрт, по пологому склону поднимаясь к вершине.

Старики постояли, опершись на тонкие березовые посохи, поговорили о приметах на близкую весну и стали расходиться. Тот, что был в рысьей шапке, направился мимо крайних юрт на западную сторону, другой, сутулый, пошел вглубь куреня.

Не дошел он и до второй юрты, как первый старик, задержавшись, громко окликнул его:

– Эй, где ты там!? Иди-ка сюда, скорее!

Тот вернулся, изумленно глядя на него.

– Ну, что еще?

– Посмотри-ка! – старик палкой показывал в сторону бугра.

Только что отправленный ими отряд во весь опор несся назад, к куреню, поднимая за собой клубы снежной пыли.

Старики быстро сошлись вместе.

– Что они там увидели? – встревожено спросил сутулый старик, расширенными глазами глядя на скачущих. – От кого это так бегут?

– Видно, разбойники, – с упавшим голосом догадался другой. – Просто так не бежали бы…

– Значит, много их там… как бы не борджигины были, – высказал общую тревогу сутулый, – тогда совсем плохо.

– Как бы наш табун не заметили.

– Что теперь табун, парней наших там не перебили бы.

Скачущие от бугра, растянувшись по заснеженному склону, уже приближались к юртам, когда за ними, на дальней вершине, появились другие всадники. Завиднелись они сначала на середине длинного склона, потом показались далеко правее, рядом с каменистым гребнем сопки, и затем вдруг разом – длинной темной полосой по вершинам холмов – заполнили всю северо-западную сторону.